§ 8. Фактор страха в политике после августа

После августа в рядах демократов возник патологический страх перед «социальным взрывом». Введя «на время» почти неограниченную власть Б.Н.Ельцина или отвлекая людей запретом компартии демократы лишились важного козыря в глазах населения - именно надежды на демократический политический порядок. От того единственного, что перестройка на какой-то момент почти дала людям. В сентябре 1991 г. тогдашний шеф КГБ России В.Иваненко изложил по телевидению программу «демократического КГБ». На вопрос, откуда теперь исходит опасность для государства, он ответил, что теперь КГБ не будет заниматься диссидентами, главная опасность - социальный взрыв. Он развил свою идею в интервью «Аргументам и фактам»: «Сегодня главная опасность - в серии направленных социальных взрывов. Народ раздражен, возбужден слухами о скорой либерализации цен... Поступают оперативные данные, что на крупных предприятиях стихийно возникают стачкомы и рабочкомы. Думаю, что зимой они могут сорганизоваться... Скорее всего в декабре возможен бунт». Такова логика перестройки: врагами «антинародного режима партократов» были две-три сотни диссидентов, врагами демократической власти оказались народные массы - именно они были объявлены объектом внимания КГБ. Это и есть шизофренизация сознания.

Наиболее последовательную позицию в этом вопросе занял мэр Москвы Г.Х.Попов. После учредительного съезда Движения демократических реформ в своей пресс-конференции он рассуждал о том, как, по его мнению, надо будет поступать в случае массового недовольства радикальной экономической реформой (если, не дай Бог, кого-то «поднимут на вилы»). Страх перед голодной толпой стал навязчивой идеей новых отцов русской демократии.

Вот как выразил Г.Х.Попов их установки: «Я считаю возможным и необходимым применить в этом случае силу и применить ее как можно скорее. Лучше применить безоружных милиционеров, чем вооруженных. Лучше применить вооруженную милицию, чем выпускать войска. Лучше применить войска, чем выпускать артиллерию, авиацию... Так что с этой точки зрения - вопрос простой».

Полезно разобраться в этом простом для демократа Попова вопросе, ибо выпускать войска или авиацию будет не какой-то большевистский тиран, а демократия. Вот что обнаруживается уже при первом рассмотрении. Общеизвестно, что в мире трудно найти столь терпеливый и непритязательный народа, как русский - на Западе это и называется «загадочная русская душа». Так что Попов прекрасно знает, что возмущенные люди выйдут на улицу лишь когда дело дойдет до крайности. Не потому, что с жиру бесятся или требуют каких-то гражданских прав, а потому, что дети начали болеть и умирать с голоду (старики, умирают тихо, и никакого социального протеста их смерть не вызывает).

Именно против этих людей Попов «считает возможным и необходимым применить силу». Да еще как можно скорее. К чему же такая спешка? Этому можно дать одно объяснение: чтобы путем устрашения парализовать всякие попытки сопротивления. Так грабитель наносит жертве быстрый и сравнительно безвредный удар («лучше милицию, чем войска»), чтобы парализовать волю - а вовсе не потому, что ему нравится бить людей. Таким образом, концепция лидера демократов заключалась именно в манипуляции сознанием посредством внушения страха.

Чего добивался мэр с помощью угрозы применения силы (на языке дипломатов эта угроза - уже действие войны, а не мира)? По сути, добивался ликвидации уже последнего оставшегося у населения средства волеизъявления. В течение шести лет перестройки сокращались возможности населения выразить свои интересы. Устранены все старые, «нецивилизованные», хоть и со скрипом, но действовавшие системы: партийные организации, профсоюзы, трудовой коллектив, народный контроль, общественное мнение, пресса, которая была вынуждена следовать официальной идеологии и защищать трудящихся.

Одновременно парализованы все обещанные демократические механизмы: разогнаны советы, бутафорией стали парламентские шоу и референдумы, резко антирабочие позиции заняла пресса. И, как логичное завершение - угроза применить артиллерию и авиацию против городов, где будут иметь место антиправительственные демонстрации. Ведь не думал же Попов, что самолеты и гаубицы будут гоняться за отдельными профсоюзными активистами или даже партийными ячейками. Для этих родов войск объектом является целый населенный пункт.

До сих пор в истории человечества кровавые режимы втягивались в войну на уничтожение против населения вопреки своей воле. Этому всегда предшествовал длительный период репрессий против конкретных лиц из числа оппозиции. Если и бывали бомбардировки населенных пунктов (как, например, в Сальвадоре или Гватемале), то, во-первых, уже на этапе открытой гражданской войны с вооруженной оппозицией. А во-вторых, против населения, очень отличного от элиты в этническом и культурном отношении (против курдов в Иране и Ираке или крестьян-индейцев, которые до сих пор являются «чужим» народом для креолов Сальвадора). Попов же допускал возможность авиационных бомбардировок населенных пунктов России в тот момент, когда и речи не было о гражданской войне, а были возможны лишь стихийные вспышки отчаяния.

Но угрозы и идея парализующего «безвредного» удара - мелочь. Важнее вся цепочка допустимых, с точки зрения новой власти, действий. Их диапазон и очертил Г.Х.Попов: от невооруженных милиционеров - до артиллерии и авиации. Это значит, что установившийся после августа режим в арсенал своих политических средств включает уничтожение больших масс безоружного населения с помощью современной военной техники. Это колоссальный шаг вперед по сравнению со всеми известными диктаторскими режимами.

О чем говорит откровенное высказывание Попова? О том, что в мышлении демократов его толка отсутствуют инстинктивные, подсознательные запреты на определенные действия власти. Отсутствуют те табу, которые без всякого усилия ума, а просто сердцем заставляют властителя держаться в рамках некоторых пределов. Любой политик, который такие пределы имеет, на заданный Попову  вопрос ответил бы совершенно по-иному. Он указал бы тот порог, который не в силах переступить.

Во многих отношениях перестройка, итог которой подвел август 1991 г., оказалась революцией, принципиально отличающейся от всех революций, которые пережило человечество. Эта революция - совершенно новое явление в этическом плане. Перестройка и тесно связанные с ней явления в других странах ввели человечество в эпоху политического постмодерна, где не действуют привычные нормы и ограничения (бомбардировки Ирака и, в еще большей степени, использование всего его мирного населения как заложников, которых убивают голодной смертью - всего лишь примеры).

Высказывание Попова обнажило вещь, о которой предупреждали некоторые теологи уже в 50-х годах: наступил момент, когда политики отбрасывают служившие ранее маскировкой христианские нормы. Впервые явно и открыто переносятся в политику моральные устои самой безнравственной, почти вненравственной, категории преступников - тех, кто исповедует беспредел .

Для нового восприятия образа государства в общественном сознании огромное значение имело сравнение двух симметричных событий - августовского «путча» и демонстрации 23 февраля 1992 г. Во время «путча» в город было введено 5 тыс. военных («Независимая газета» писала о тысячах танков - в действительности их было 55). Повсеместно, кроме специально спровоцированного инцидента в туннеле у Смоленской площади, взаимоотношения населения и солдат не принимали характер конфронтации - дети лазали на танки, а то и катались на них. Москвичи были уверены, что советские солдаты их бить и в них стрелять не будут. Даже полицейские резиновые дубинки - подарок перестройки, впервые появились в Москве в мае 1989 года.

Акт насилия со стороны армии или милиции сразу вызывал чрезвычайную, бурную реакцию - до всякого разбирательства, до выяснения степени вины военных. И пятно не смывалось, даже если следствие показывало (как, например, в Тбилиси), что инцидент и задумывался ради дискредитации армии как «имперского инструмента». Ибо речь шла о своей армии, а она не имеет права и пальцем никого тронуть - у каждого советского человека в армии погиб кто-то из близких.

23 февраля, как раз в День Советской армии мэр Москвы запретил демонстрацию, которая должна была возложить венки к Вечному огню на могиле Неизвестного солдата. Как обычно, была создана неопределенность: мэр запретил, а высший орган - Моссовет - разрешил. Вплоть до поздней ночи 22 февраля телевидение давало противоречивую информацию относительно места и времени сбора и т.д.

Разумеется, эта демонстрация имела определенную антиправительственную окраску, на этот раз под лозунгом протеста против расчленения единой Армии бывшего СССР. Но никакой угрозы она режиму не представляла, ибо, как предполагалось, на нее должны были собраться в основном старики - ветераны Отечественной войны. Поэтому ритуальные репрессивные действия режима имели одну цель: продемонстрировать силу и предупредить о том, что режим взял курс на открытую конфронтацию. Центральные станции метро были закрыты, а весь центр блокирован несколькими линиями баррикад из тяжелых грузовиков и кордонами милиции и внутренних войск. Газета «Коммеpсантъ» (N 9, 1992) пишет: «В День Советской Аpмии 450 гpузовиков, 12 тысяч милиционеpов и  4 тысячи солдат дивизии имени Дзеpжинского  заблокиpовали все улицы в центpе гоpода, включая площадь Маяковского, хотя накануне было объявлено, что пеpекpоют лишь бульваpное кольцо. Едва пеpед огpажденной площадью начался митинг, как по толпе пpошел слух, будто некий пpедставитель мэpии сообщил, что Попов с Лужковым одумались и pазpешили возложить цветы к Вечному огню. С победным кpиком «Разpешили! Разpешили!» толпа двинулась к Кpемлю. Милицейские цепи тотчас pассеялись, а гpузовики pазъехались, обpазовав пpоходы. Однако вскоpе цепи сомкнулись вновь, pазделив колонну на несколько частей».

И тогда крупную группу демонстрантов, запертую с двух сторон,  жестоко и нарочито грубо избили - били стариков, инвалидов, заслуженных военачальников высокого ранга, всем известных депутатов и писателей. Это была сознательная политическая, а не полицейская, акция. Но здесь нас интересует не столько она, сколько реакция населения и самих избитых. Репрессия была воспринята как должное и никакого возмущения не вызвала. Люди поняли и приняли к сведению, что перед ними стояла чужая, враждебная им власть. Это не пять тысяч своих солдат в августе. К этой власти претензий быть не может. Претензии высказала демократическая пресса, хотя и с мелочным глумлением над избитыми стариками.

Так, например, пишет обозреватель «Комсомольской правды» за 25.02.92: «Вот хpомает дед, бpенчит медалями, ему зачем-то надо на Манежную. Допустим, он несколько смешон и даже ископаем, допустим, его стаpиковская настыpность никак не соответствует дpяхлеющим мускулам - но тем более почему его надо теснить щитами и баppикадами?».

* * *

В ходе осуществления всего проекта по разрушению СССР августовский «путч» был важной вехой, таким изломом, изучение которого на многое могло бы открыть глаза. Но такого изучения нет. По своей структуре мышление самой демократической элиты есть расщепленное мышление. Это и есть глубинная, философская причина того, почему перестройка привела не к тому хаосу, из которого рождается новый, более совершенный порядок, а к хаосу как бесконечной разрухе. «Путч» вызвав сильный шок в массовом сознании, ударил прежде всего по сознанию самой либеральной интеллигенции. Этот шок убил все ее духовные силы. Согласно известной формуле А.Тойнби, «неудача состоит в том, что лидеры неожиданно для себя подпадают под гипноз, которым они воздействовали на своих последователей. Это приводит к катастрофической потере инициативы: «Если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму».

Как и предсказывал А.Тойнби результат подобных неудач, общество стало превращаться в «ад кромешный».


[««]   С.Г.Кара-Мурза "Манипуляция сознанием"   [»»]

Главная страница | Сайт автора | Информация

Hosted by uCoz