В жуpнале "Наш совpеменник", 1999.

Сергей Кара-Мурза

Россия: что значит "не быть Западом"?

Почти двадцать лет назад Андропов сделал потрясающее для политика признание: "Мы не знаем общества, в котором живем". Наша гуманитарная интеллигенция, по своей душевной лености, даже не поняла, что это был крик отчаяния, обращенный именно к ней. Что же это за общество - Россия? Почему вдруг стали отказывать вроде бы надежные социальные и философские учения и теории? Как же можно реформировать, а тем более перестраивать его - ведь огромен риск повредить несущую опору. Вопрос остался гласом вопиющего в пустыне - ни беспокойства, ни интереса он не вызвал.

К ответу мы подбираемся у условиях, уже близких к катастрофе, под градом ударов и плевков. И чем ближе подходим к сути, тем сильнее визг: "Не сметь! Не трогать!".

Конечно, новое осмысление своего общества мучительно. Вроде бы приспособились к простым, устоявшимся понятиям. Кажется, с ними легче пережить безвременье. В этой приверженности есть большой смысл. Так ребенок, идя по страшному темному лесу, для храбрости поет знакомую песенку. Для него лес - хаос, все в нем неясно и тревожно. Это - коряга или леший? Куст шевелится или волк? Песенка - тот хрупкий, известный порядок, которым, как барьером, ребенок отгораживается от хаоса. Это - его защита в пути. Надо ли говорить ему в этот момент, что песенка его глупа или что он перевирает мотив?

Но не все мы - дети. И в лес мы забрели очень глубоко. Песенкой мы не спасемся. Нужно наладить свет и кое-где прорубаться через завалы и делать гать в трясине.

Завалы и заросли не так страшны, подобраться можно. Бывает, решишься расчистить заросли бурьяна за старым домом. Кажется, невозможно, косу сломаешь - что там в них таится. Но идешь мало-помалу, коса срезает узенький рядок, и просвечивают и камни, и железяки. Обходишь с другой стороны - еще виднее. И вот - чистое место, ветер и солнце довершили дело.

Давайте выкосим еще часть заросли, подберемся к утверждению, которое стало почти заклинанием, и часто пошлым - что Россия - не Запад. Само по себе оно ведь бессодержательно, банально. Нам же важна суть, причем та ее часть, что прямо связана с нашим нынешним бедственным положением. Что помешало нам легко и благостно, по приказу Горбачева, "вернуться в цивилизацию"? И почему, если несовместимость (а не только отличие) имеется, мы ее не разглядели?

Восприняв, в XVIII веке, европейскую систему образования и вообще "прорубив окно в Европу", Россия не могла не впустить в себя некоторые духовные вирусы Запада. Один из них - евроцентризм. Это - идеология (вернее сказать, метаидеология, идеологический фон, на котором могут строиться частные, даже конфликтующие идеологии). Как идеология, евроцентризм сложился в век Просвещения и колониальных захватов, в эпоху становления современной западной цивилизации. Он предполагает такое видение истории, при котором путь, пройденный Западом, признается единственно правильным ("столбовая дорога цивилизации"), а все остальные варианты развития есть отклонения, ведущие к отставанию и "слаборазвитости".

Проникнутый евроцентризмом человек лишен способности правильно взвешивать исторические события. Он уверен, например, что техника, искусственный мир, в котором он живет, создана, в основном, в Новое время, цивилизацией Запада. Он видит лишь электричество, телевидение, самолет. А хлеб - это часть природы. Не понимает уже, что для судеб человечества приручение лошади или выведение культурной пшеницы и картофеля были несравненно важнее изобретения электричества и атомной бомбы. Виднейший антрополог ХХ века Клод Леви-Стpосс пишет: "Вся научная и пpомышленная pеволюция Запада умещается в пеpиод, pавный половине тысячной доли жизни, пpожитой человечеством. Это надо помнить, пpежде чем утвеpждать, что эта pеволюция полностью пеpевеpнула нашу жизнь".

Вирус евроцентризма, внедренный в сознание культурного слоя России, можем уподобить латентному вирусу - он всегда в организме, но в особых условиях активизируется и вызывает страшные эпидемии. К какому расщеплению сознания приводит его действие, видно уже на трагической судьбе Чаадаева, "первого русского философа", патриота России, в то же время отрицавшего весь ее исторический путь и тем самым разрушавшего ее "национальную субстанцию".

При всякой атаке на устои российской цивилизации радикальные идеологи пишут на своем знамени имя Чаадаева и на все лады повторяют его сентенции вроде: "ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве нашей родины" или "мы составляем пробел в нравственном отношении".

Отношение к родной стране определяется не знанием и не логикой - оно сродни религиозному чувству. Чаадаев знал примерно то же, что и Пушкин. Но Пушкин писал "Руслана и Людмилу" или "Полтаву", а Чаадаев такие строки: "Никаких чарующих воспоминаний, никаких прекрасных картин в памяти, никаких действенных наставлений в национальной традиции. Окиньте взором все прожитые нами века, все занятые пространства - и вы не найдете ни одного приковывающего к себе воспоминания, ни одного почтенного памятника... Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем, без прошедшего и без будущего, среди плоского застоя... Явившись на свет, как незаконорожденные дети, лишенные наследства, без связи с людьми, предшественниками нашими на земле, не храним в сердцах ничего из наставлений, вынесенных до нашего существования... Про нас можно сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них, которые как бы не входят составной частью в человечество...". И так далее, вплоть до возмущения самим климатом в "стране, о которой можно не на шутку спросить себя, была ли она предназначена для жизни разумных существ"(1).

Оговорюсь, что речь я здесь веду не о Чаадаеве, а о его использовании в идеологии. Сам же Чаадаев - явление сложное, "неоднозначное", с трудно постигаемой логикой, сложный философ и большой патриот. Одной ветвью своей расщепленной мысли он дал богатейшую аргументацию для западников, а потом и евроцентристов. Об этой ветви мы и говорим.

Вслед за Чаадаевым наши евроцентристы видят первородный грех России в принятии "неправильной" ветви христианства. Эта формула задана Чаадаевым более 150 лет назад: "Повинуясь нашей злой судьбе, мы обратились к жалкой, глубоко презираемой этими [западными] народами Византии за тем нравственным уставом, который должен был лечь в основу нашего воспитания"(2).

Но чем больше людей проходило через школу, тем сильнее вирус евроцентризма теснил тот нравственный устав, что питался православием. Вся история человечества увидена нам через очки Запада. Мы учили перипетии политической борьбы в Древнем Риме и схваток между Дантоном и Робеспьером, но практически ничего не знаем о великих цивилизациях ацтеков и майя, Китая и Индии, не говоря уж об Африке. Уже этим нам была навязана установка евроцентризма: "Восток - это застывшая маска". Восток (то есть все, что не "Запад") не имеет истории.

Если вспомнить школьный курс, то приходится поразиться, как мы не замечали очевидной вещи: даже древние войны этот курс истории освещал, как бы воюя на стороне Запада. Вот греко-персидские войны - мы конечно на стороне греков, благородных героев. Даже подлое и хамское разграбление крестоносцами православных святынь Константинополя сумел как-то скрыть и приукрасить курс истории, преподаваемый в России.

Одна из самых основательных причин тому - не козни масонов, а огромное и мощное, давно поставленное на Западе "производство духовного ширпотреба" для культурного слоя - едва ли не более важная притягательная сила, чем производство хороших автомобилей и косметики. Устами своей героини Пушкин говорит в "Рославле":

"Мы и рады бы читать по-русски,, но словесность наша кажется не старее Ломоносова и чрезвычайно еще ограничена. Она, конечно, представляет нам несколько отличных поэтов, но нельзя же ото всх читателей требовать исключительной охоты к стихам. В прозе имеем мы только "Историю Карамзина"; первые два или три романа появились два или три года назад: между тем как во Франции, Англии и Германии книги, одна другой замечательнее, следуют одна за другой... Журналы наши занимательны только для наших литераторов. Мы принуждены все, известия и понятия, черпать из книг иностранных; таким образом и мыслим мы на языке иностранном (по крайней мере все те, которые мыслят и следуют за мыслями человеческого рода). В этом признавались мне самые известные наши литераторы. Вечные жалобы наших писателей на пренебрежение, в коем оставляем мы русские книги, похожи на жалобы русских торговок, негодующих на то, что мы шляпки наши покупаем у Сихлера и не довольствуемся произведениями костромских модисток".

Главный результат этого для нас состоял в том, что и для осмысления нашей собственной истории и нашего общественного бытия мы применяли идеологический аппарат евроцентризма, со всеми его понятиями, ценностями и мифами. Этим отмечен весь XIX век, примерно так же, ни больше и ни меньше, это проявилось на том этапе, когда в нашем обществоведении господствовал вульгарный истмат с его представлениями о "правильном" процессе смены общественно-экономических формаций.

В результате мы пришли к такому положению, когда высшие руководители страны вынуждены были признать: "Мы не знаем общества, в котором живем". Это - исключительно тяжелое признание, знак назревающей беды.

Беда и разразилась, почти никем не распознанная, - когда во время перестройки евроцентризм стал официальной идеологической догмой. "Возвращение на столбовую дорогу цивилизации" и "Возвращение в наш общий европейский дом" - блуждающие огоньки идеологии перестройки, которые поставили Россию на грань гибели.

И ученые, и художники, которые пошли за этими блуждающими огнями, стали, помимо своей воли, не просто идеологами, а и радикальными фальсификаторами (о тех, кто делал это по доброй воле, мы не говорим). Сталкиваясь с тем, что происходило на их глазах, они все больше и больше заходили в тупик. Все очевиднее было, что на все действия реформаторов-"западников" - как власть имущих, так и действующих "всего лишь" Словом - Россия отвечала "неправильно". Эти аномалии, которые сделали бы беспомощными любых правителей, даже бескорыстных, усугубили кризис. Реформа, которая давно назревала и которой все ждали, явно буксует - при полном отсутствии чьего бы то ни было сопротивления, которое можно было бы выявить и подавить. И дело не только в том, что к власти пришла самая алчная и разрушительная политическая группировка, которая оттеснила "хороших реформаторов". Боюсь, что "незнание общества" было общим для всего нашего культурного слоя - было явлением социальным(3).

Подойдем к делу, отметив для примера лишь некоторые из аномалий в "поведении России", наблюдаемой через фильтр евроцентризма.

Стратегия перестройки, опробованная в экспериментальном порядке в Польше и Чехословакии, предполагала, что КПСС должна растаять, как дым. Расчет был вполне разумен: большая часть из 18 млн. членов партии вступила туда не из пылкого энтузиазма, а потому, что это было выгодно. Значит, как только пребывание в партии станет невыгодным, люди тихо разойдутся, как это и произошло в "европейских" соцстранах. Но у нас, несмотря на мощную кампанию очернения, произошло нечто непредвиденное. Люди уперлись и не только не желали понимать намеков, но и обнаружили нарастающее упрямство. КПСС не распадалась, а все более мрачнела(4). Пришлось "демократам" ее запретить, что было исключительно неприятным сбоем во всем их плане либеральной реформы. Ибо запрещенная партия выныривает, как Иванушка из кипятка, обновленной, очищенной от старых грехов. Теперь приходится тратить массу сил и денег, чтобы навесить на КПРФ старые грехи коммунистов - и это не вполне получается.

Крах потерпела и сама великая, богоборческая идея создать в России "рыночную экономику" (само это понятие - метафора, а вовсе не вульгарный "рынок товаров"). Для этого надо было превратить в товар три вещи: деньги, землю и рабочую силу. Создать рынок денег, земли и труда. Внешне вроде бы удалось начать "продавать деньги", но и то как-то коряво - сначала их пришлось у людей отнять через цены и ложные банки. А рынок не совместим с грабежом. С "рынком труда" вообще получилось черт знает что, наши западные учителя просто остолбенели от удивления (да и, похоже, напугались больше, чем самого страшного большевика с ножом в зубах). Люди, вопреки всем законам рынка, работают, иногда по полгода не получая зарплаты. Они отдают свой труд не как товар, а как некую общественную ценность. Зарплату они требуют не по формуле эквивалентного обмена "товар-деньги", а как средство существования. Аргументом редких демонстраций протеста не стало нормальное обвинение обманутого на рынке торговца: "Вы украли мой товар!". Рабочие и учителя требуют: "Заплатите, ибо мне нечем кормить ребенка!". Аргументация от справедливости, а не от рынка(5).

Итак, через пятнадцать лет реформаторам опять приходится констатировать: "Мы не знаем общества, в котором живем!".

Фатально ли это незнание и непонимание? Нет, оно не только не фатально, оно уже совершенно неоправданно. Я бы сказал, что оно уже постыдно, но это, вероятно, было бы преувеличением. Ибо состояние умов нашей интеллигенции, которая, в общем, как раз и вырабатывает связное, рациональное знание об обществе, предопределено реальными историческими условиями. Упреки бессильны, хотя и небесполезны.

Поведение России оказывается совсем не аномальным и даже нисколько не странным, а вполне правильным, если глядеть на нее не через очки евроцентризма, а применить хорошо уже разработанное в науке представление о двух разных типах общества: современном обществе и традиционном обществе. Современное общество возникло в Западной Европе на обломках традиционного общества Средневековья (Возрождение было переходным периодом, их "перестройкой"). Те культуры и цивилизации, в которых такой глубокой ломки не произошло, продолжали развиваться в условиях той или иной разновидности традиционного общества. Россия - как в облике Империи, так и в образе СССР - была классическим примером традиционного общества. Это - главный мой тезис.

Названия "традиционный" и "современный" совершенно условны и, думаю, неудачны, первоначальный смысл их уже не отражается выбранными словами. Кроме того, для уха образованного человека само слово "современный" звучит как положительная оценка. Но раз уж эти названия давно вошли в обиход, лучше не изобретать новых.

Поскольку эти названия обозначают такое сложное явление как общество, невозможно дать им короткое, но исчерпывающее определение. Само определение превращается в описание, почти рассказ, оно становится понятным через содержательные примеры, может дополняться и дополняться. От этого, впрочем, определение не становится менее научным. Все признаки, которые отличают два типа обществ, мы в статье рассмотреть и даже перечислить не можем. Постараемся нарисовать два образа крупными мазками, не надеясь получить портрет в академической манере, но выявить главное ядро признаков, показать фундаментальную несхожесть общества традиционного и современного.

Образы, о которых идет речь, слеплены усилиями множества ученых самых разных дисциплин и отражены в культуре многих народов. Ведь столкновения современного и традиционного обществ - и в виде колонизации, и в ходе самых разных программ модернизации - как столкновения Запада и "не-Запада", вызывали огромные потрясения, а иногда и гибель целых цивилизаций. Но начнем с науки.

Много сделали историки, которые работали не в ключе истмата, а использовали так называемый "цивилизационный подход" - не подгоняли исторический процесс под объективные законы и не разглядывали жизнь через призму классовой борьбы и смены социально-экономических формаций, а описывали зарождение, развитие и гибель той или иной цивилизации как отдельного целостного организма. Крупнейшим современным историком-энциклопедистом такого типа был А.Тойнби.

Сравнительное описание традиционного и современного общества составило целое направление в социальной философии и социологии. М.Вебер объяснял смысл этих понятий через становление современного капитализма ("духа капитализма") - но не как Маркс, который анализировал ячейку производственных отношений капитализма, а изучая революцию в духовной сфере и культуре(6). Он показал, какая пропасть пролегла между людьми с традиционной этикой и теми, кто проникся духом капитализма и воспринял "протестантскую этику". Нам, с нашим советским мышлением, трудно воспринять, например, мысль, которую настойчиво подчеркивал Вебер. Дух капитализма гнездится не только в буржуазии, но не в меньшей степени и в рабочих. Для устойчивости современного общества это даже важнее, чем буржуазное сознание самих капиталистов.

Думаю, если бы в советских вузах учили не только "Капитал", но и М.Вебера (или даже его раньше или вместо "Капитала"), то перестройка не могла бы пойти по такому разрушительному пути.

Уже после войны, особенно в 60-70-е годы, появилось много философских работ, посвященных самым разным сторонам жизни общества - таких, где для лучшего понимания сути Запада проводилось сравнение с обществом традиционным. Это работы о языке и цензуре, о власти, о тюрьмах и больницах, о школе, о скуке и многом другом. Создавалось два портрета в стиле импрессионизма, и они становились все отчетливее.

Очень плодотворным для нашей темы было то направление в анализе культуры, которое начал М.М.Бахтин (на западную мысль его работы оказали, наверное, большее влияние, чем в России). Один его анализ "культуры смеха" в период Возрождения, когда в Европе сосуществовали традиционное и очаги современного общества, дает блестящее представление целого среза нашей проблемы. Продолжая это направление, сегодня культурология дает нам довольно страшный образ "общества спектакля", создаваемого освобожденным от этики телевидением. Маленький человек в этом обществе превращен в зрителя, для которого создается "виртуальная реальность", так что он уже не способен отличить ее от "реальной реальности" и утрачивает свободу воли.

Огромный материал накопили этнографы и антропологи, изучавшие оставшиеся на Земле "примитивные общества" - племена и народы, образ жизни которых не замаскирован теми волнами модернизации, что претерпели культуры, вовлеченные в бурные мировые процессы. Поскольку подавляющее большинство таких исследовательских работ сделано учеными Запада (или получившими образование на Западе), любое наблюдение представляло собой контакт современного и традиционного общества и всегда включало в себя их сравнение. Любой отчет, статья или книга о таких исследованиях представляли нам два образа, с выявлением их различий, часто очень тонких.

К сожалению, нам мало знакомы "обратные" наблюдения, сделанные индейцами, папуасами или аборигенами Австралии над обществом Запада. Такие наблюдения есть, но они редко приобретают характер научных описаний и почти не попадают в доступную нам литературу (даже труды японских и китайских ученых)(7).

В послевоенные годы сравнительный антропологический анализ, то есть описание человека традиционного и современного общества, стал осознанной исследовательской программой. Она вобрала в себя огромный материал наблюдений и множества частичных открытий. В этой программе приняли участие виднейшие антропологи (К.Леви-Стросс, К.Лоренц, М.Сахлинс) и психологи (например, Э.Фромм). В их трудах последовательно и кропотливо снимались шоры и фильтры евроцентризма и трудно, по крупицам строилось знание без предвзятости, без идеологической заданности (насколько это возможно).

Полемизируя в начале 70-х годов с Ж-П.Сартром о причинах будущего краха СССР, К.Леви-Стросс дал классификацию подходов к видению традиционного общества "из современного", западного. Наиболее растространенным он считал "империалистический" подход (не вкладывая в это слово ругательного смысла) - втискивание реальности незападного общества в привычные западные понятия и термины. При этом реальность деформируется грубо, до неузнаваемости. Классическим примером такого подхода были, на мой взгляд, все рассуждения Т.Е.Гайдара о советской экономике.

Второй подход, свойственный обычно марксистам - "диалектический", когда общество видится через борьбу противоположностей, через какое-то главное противоречие. Это - тоже сведение к аналогу современного общества, осью и условием равновесия которого стала классовая борьба. Сам Леви-Стросс пытался развивать третий, "антропологический" подход - создание обширного свода понятий, позволяющих "перевести" сложную, малопонятную для Запада действительность традиционного общества на язык, доступный мышлению западного человека.

Огромный материал дали, казалось бы, чисто прагматические, приземленные исследования японского стиля управления промышленными фирмами. Эти работы велись в 60-70-е годы совместно американскими и японскими учеными и были вызваны "японским чудом". Сначала в США было много иллюзий: казалось, стоит только разгадать секрет, обучиться трем-четырем приемам, и можно внедрить японский стиль на американских предприятиях с тем же успехом. Все оказалось сложнее, речь шла о глубоких различиях культур. "Приемы" управления, естественные и эффективные в Японии, на американских служащих оказывали совершенно противоположное действие. Поскольку эта проблема изучалась "с обеих сторон", нередко смешанными японско-американскими группами специалистов, причем "западная сторона" стремилась чему-то научиться и отбросила гонор, в этих исследованиях как раз и реализовался антропологический подход, давший ценное знание и о современном, и о традиционном обществе.

Наконец, История поставила один жестокий эксперимент, который хотя и остался очень мало изученным, все же не мог не заставить думать. Это фашизм - попытка искусственного превращения современного, гражданского общества в архаическое, традиционное. Попытка преодолеть индивидуализм и соединить людей обручами жесткой идеологии в "сноп", подчиненный единой воле. Эта противоестественная архаизация современного общества Германии потрясла весь мир, эмоции затруднили изучение самого явления. Но сегодня, когда страсти немного остыли, изучение фашизма расширяет наши знания об обоих типах общества и тех процессах, что происходят при их насильственной трансформации.

Таковы основные источники достоверного, хорошо систематизированного, обработанного согласно строгим научным нормам знания о традиционном обществе. Можно назвать это знание материалистическим, ибо оно не включает в себя никаких неуловимых, мистических понятий, не нуждается в обращении к мифам и тайнам загадочной души - русской, китайской и т.д. Все утверждения можно проверить наблюдением и логикой, что и является признаком научного знания.

Разумеется, помимо науки над осмыслением нашей проблемы трудилось искусство. Оно создало другой, еще более обширный запас знания, "записанного" в художественных образах. Некоторые великие художники приближались к осознанному сопоставлению двух типов общества (особенно когда отражали эпизоды столкновения цивилизаций, как, например, Лев Толстой в "Войне и мире"). Освоение художественного знания - задача, пожалуй, более сложная, поскольку проникновение в чужую культуру намного труднее, чем в научные тексты, следующие, насколько можно, общим стандартам. Но уж русскую-то литературу мы можем читать и понимать. Поразительное дело: когда перечитываешь Пушкина, Толстого или Шолохова после освоения самых основных понятий о традиционном обществе, Россия открывается перед тобой совсем новой стороной. Начинаешь видеть и понимать у этих художников иные грани и краски, которых раньше и не замечал.

В целом, два массива знания - научное и художественное - не противоречат друг другу, а гармонически дополняют. Это само по себе - важный аргумент, подтверждающий верность главных положений научной концепции традиционного общества.

Разумеется, понятия "современное" и "традиционное" общество есть абстракции. В действительности эти модели нигде в чистом виде не встречаются. Любое известное нам самое примитивное общество уже в какой-то мере модернизировано, перенимает западные технологии, понятия, общественные институты. А любое самое лишенное традиций общество Запада (скажем, США) несет в себе какие-то архаические черты. И не только несет их в себе как пережитки, но и порождает их, культивирует в своем развитии - воспроизводит утраченный традиционализм.

И еще одна оговорка. Поскольку современное общество есть продукт индустриальной цивилизации, а традиционное общество корнями уходит в цивилизацию аграрную, этот признак переносят в наши дни и считают, что в промышленно развитых странах везде сложилось современное общество. А в странах отсталых, сельскохозяйственных осталось традиционное. Это неверно. Степень промышленного развития не служит существенным признаком. Япония - в высшей степени развитая промышленная страна, но сохранившая самые главные черты традиционного общества. С другой стороны, сельскохозяйственные плантации в Зимбабве - очаги уклада современного общества.

Перечислим те главные признаки традиционного и современного обществ, которые составляют ядро, выдающиеся черты двух "портретов". Сравнение двух типов общества по каждому признаку - это отдельная, почти неисчерпаемая тема.

В любом обществе картина мироздания служит для человека той базой, на которой строятся представления об идеальном или допустимом устройстве общества. "Естественный порядок вещей" во все времена был важнейшим аргументом в идеологических спорах. Поэтому самые первые, фундаментальные различия двух типов общества проявляются уже в том, как человек воспринимает пространство и время.

Различное восприятие физических категорий пространства и времени определяют не только "картину мира" и относятся не только к рациональной сфере. С ними тесно связано мироощущение. Человек традиционного общества, видя мир как Космос, испытывает не просто очарование, для него мироздание обладает святостью. В обществе современном мир рационален (десакрализован, лишен святости). И дело здесь не в отношении к сложившимся религиям или Церкви. Говорят, что в человеке традиционного общества сохранился "естественный религиозный орган".

Физическая картина мира во многом предопределяет и представление человека о своем месте в мире, а также о его соотнесении с другими людьми. Это - антропологическая модель, которая доминирует в сознании людей в том или ином обществе, ответ на вопрос "Что есть человек?". Представления о человеке в традиционном и современном обществе различаются кардинально.

Из представлений о мире и о человеке вытекает и стихийная социальная философия, свойственная обыденному сознанию (она может весьма сильно отличаться от официальной идеологии). Это - представление об обществе, о том, как нужно человеку жить с другими людьми, каковы права и обязанности личности в обществе. Общество как семья или общество как рынок - так можно кратко выразить главные метафоры традиционного и современного общества.

В разных обществах, с разными представлениями о правах и долге человека, формируются два резко различающихся типа государства и власти. Патерналистское, иерархически построенное государство, которое обосновывает (легитимирует) свою власть "сверху" через религию или идеологию - в традиционном обществе. Либеральное, не берущее на себя слишком много государство гражданского, современного общества, которое легитимируется "снизу", голосами граждан.

Эти два типа государства различаются не только способом легитимации, общей конструкцией, представлением об обязанностях перед поддаными, но даже и совершенно разными ритуалами и символами отправления власти (например, ритуалами голосования).

В традиционнои и современном обществах складываются очень различные, поразительно несхожие системы права. Право традиционное настолько кажется странным человеку Запада, что он совершенно искренне считает традиционное общество "неправовым". Напротив, приложение норм права гражданского общества к традиционному (что случалось во многих частях света в периоды "модернизаций") наносит людям и целым народам тяжелые травмы, которые порой достигали уровня геноцида.

Исходя из разных представлений о Природе, человеке и обществе, люди по-разному формировали хозяйство - производство и распределение материальных жизненных благ. Производство, нацеленное на потребление (экономия или натуральное, т.е. естественное хозяйство), и производство, предназначенное для получения дохода (хрематистика, рыночная экономика) - две совершенно разных траектории хозяйственной деятельности.

Господство рыночной экономики в современном обществе было связано с возникновением совершенно нового, необычного с точки зрения традиций отношения к собственности, деньгам, труду и превращению вещи в товар. Содержание всех этих понятий настолько различается в современном и традиционном обществах, что нередко представители разных культур, даже из числа специалистов, просто не понимают друг друга, хотя формально говорят об одном и том же. То изумление, с которым сегодня Запад смотрит на все происходящее в России, во многом связано с тем, что одним и тем же словом у нас и на Западе обозначаются совершенно разные явления(8).

За этим частным случаем стоит фундаментальное различие двух типов общества - характер языка. Когда на руинах Средневековья вырастало современное общество Запада, одним из важнейших условий его консолидации было создание принципиально нового языка взамен "туземного". Новый язык, многое взявший от науки, стал рациональным, освободился от темных, идущих в глубь традиции и преданий смыслов. Слово стало свободным, лишенным святости и связанных с нею запретов (только тогда и могла появиться сама идея свободы слова). Возникла целая технология создания, преподавания и использования языка.

Все эти признаки можно детализировать, множить, доводить до тонких нюансов. Знания о традиционном обществе, накопленные за последние полвека, в том числе особенно о традиционном обществе России (СССР), изучению которого была посвящена целая научная дисциплина советология, позволили найти уязвимые точки в этой сложной и хрупкой конструкции. Потому-то перестройка превратилась в потрясающую по своей эффективности операцию по слому советского общества. К несчастью, знания, полученные без любви, могут служить только для разрушения. Для восстановления России мы должны понять ее сами.

Отдельные из перечисленных выше признаков традиционного общества мы рассмотрим в других статьях, обсуждая те или иные проблемы нашей жизни. Здесь же затронем, скорее для примера, лишь одно из различий.

Понятие пространства и времени

В самом фундаменте современного общества лежит идея свободы в ее новых, внеэтических измерениях. Большое значение для такого освобождения человека имело новое представление о пространстве, данное механистической картиной мира, новое понимание бесконечности. Хотя утверждение о бесконечности Вселенной, отрицающее замкнутый аристотелевский Ксомос, уже было важной составной частью еретической картины мироздания Джордано Бруно, лишь ньютоновская механика убедила человека в этой идее. Снятие пространственных ограничений изменило мироощущение людей, породило убежденность в возможности неограниченной экспансии, столь важную для идеологии индустриализма.

По словам Н.А.Бердяева, "Замкнутое небо мира средневекового и мира античного разомкнулось, и открылась бесконечность миров, в которой потерялся человек с его притязаниями быть центром вселенной". Человек традиционного общества видел мироздание как Космос - упорядоченное целое, с каждой частицей которого он был связан мириадами невидимых нитей, струн. К.Э.Циолковский говорил, что Земля - колыбель человека, Космос - его дом. Человек - не эксплуататор своего дома, а рачительный и ответственный хозяин.

Наука разрушила Космос, представив человеку мир как бесконечную, познаваемую и описываемую на простом математическом языке машину. Человек был выведен за пределы этого мира и противопоставлен ему как исследователь и покоритель. Вот красноречивый штрих: более полувека в мире осуществляются две технически сходные исследовательские программы, в которых главный объект называется совершенно разными терминами. В СССР (теперь России) - космос, в США - space (пространство). У нас космонавты, там - астронавты.

Конечно, те традиционные общества, которые включились в промышленное развитие, восприняли научные представления о пространстве и времени, но так, что прежнее мироощущение при этом не было сломано. Научные представления, служа инструментами, сосуществуют с космическим чувством, хотя процесс их освоения был весьма болезненным.

Вот как излагает мироощущение современного русского человека А.Ф.Лосев: "Не только гимназисты, но и все почтенные ученые не замечают, что мир их физики и астрономии есть довольно-таки скучное, порою отвратительное, порою же просто безумное марево, та самая дыра, которую ведь тоже можно любить и почитать... Все это как-то неуютно, все это какое-то неродное, злое, жестокое. То я был на земле, под родным небом, слушал о вселенной, "яже не подвижется"... А то вдруг ничего нет, ни земли, ни неба, ни "яже не подвижется". Куда-то выгнали в шею, в какую-то пустоту, да еще и матерщину вслед пустили. "Вот-де твоя родина, - наплевать и размазать!" Читая учебник астрономии, чувствую, что кто-то палкой выгоняет меня из собственного дома и еще готов плюнуть в физиономию".

Надо сказать, что и через несколько веков после принятия механистической картины бесконечного мира данная этой картиной свобода остается источником тоски западного человека, осознавшего, по выражению современного ученого Жака Моно, что он, "подобно цыгану, живет на краю чуждого ему мира. Мира, глухого к его музыке, безразличного к его чаяниям, равно как и к его страданиям или преступлениям".

Ощущая мир как Космос, человек чувствует себя как в уютном доме, за благополучие которого он отвечает. Человек же, затерянный в бесконечной Вселенной, придавлен бессмысленностью бытия. Шопенгауэp сpавнивал человечество с плесенным налетом на одной из планет одного из бесчисленных миpов Вселенной. Эту мысль пpодолжил Ницше: "В каком-то забpошенном уголке Вселенной, изливающей сияние бесчисленных солнечных систем, существовало однажды небесное тело, на котоpом pазумное животное изобpело познание. Это была самая напыщенная и самая лживая минута "всемиpной истоpии" - но только минута. Чеpез несколько мгновений пpиpода замоpозила это небесное тело и pазумные животные должны были погибнуть".

Воздействие космического чувства на всю культуру огpомно. Космос, в центре которого находился человек, созданный по образу и подобию Бога, обладает святостью. Десакрализация (лишение святости) мира и разделение человека (субъект) и мира (объект) сделало отношение к миру в современном обществе рациональным. В тpадиционном обществе человек сохpанил "естественный pелигиозный оpган" (способность видеть священный смысл в том, что современному человеку кажется обыденным, профанным, технологическим).

Именно святость мира и включение в него человека порождает в традиционном обществе единую для всех этику. Напpотив, современное общество "откpыто" в том смысле, что его не огpаничивают баpьеpы, в котоpых "замкнуто" тpадиционное общество - ни Бог, ни общая (тоталитаpная) этика, ни Космос.

Утрата естественного религиозного органа привела Запад к сугубо рациональному мышлению и замене качеств их количественными выражениями (или суррогатами). Запад "знает цену всего и не знает ценности ничего" (еще сказано: "то, что может иметь цену, не имеет святости"). Напротив, освящение многих явлений, общественных отношений и институтов (например, Родины, Государства, Армии, Труда) - важнейшая сторона культуры российских народов.

Возникнув, современное общество произвело огромные изменения и в измерении пространства. Был совершен "прыжок из мира приблизительности в царство точности". Создание метрической системы было одним из первых больших проектов Великой французской революции. А в традиционном обществе мера была очень неточной и, главное, нестандартной. Аршин, да локоть, да сажень. А расстояние подальше измерялось в выражениях типа "часа два ходу" или "три дня пути на телеге". Точнее было и не нужно.

Создавая свой искусственный мир, человек традиционного общества "встраивает" его в данное природой пространство, не ищет прямых линий и прямых углов и плоскостей. Сакля лепится к скале, улочки старого города извилисты - сравните с планом Нью Йорка. Поражают аэроснимки старинных городов, где столкновение с новым пространственным мышлением произошло очень быстро, в период короткого строительного бума конца прошлого века. На конгрессе по истории науки и техники в Испании докладчик показал план Гранады. Конфликт цивилизаций воочию. Средневековый город разрублен, как саблей, наискось, прямым проспектом, а в конце его начинаются квадраты кварталов современного города. Хайдеггер описывает два сооружения на Рейне, неподалеку одно от другого. Вот средневековый мост. Он так прилажен к берегам и реке, что кажется частью целого. А вот электростанция. Здесь сама река встроена в нее.

Столь же различны и представления о времени. У человека традиционного общества ощущение вpемени задавалось Солнцем, Луной, сменами вpемен года, полевыми pаботами - вpемя было циклическим и не разделенным на маленькие одинаковые отрезки(9). У всех наpодов и племен был миф о вечном возвpащении, о том, что время приведет его к родному дому, к утраченному раю. Научная pеволюция pазpушила этот обpаз: вpемя стало линейным и необpатимым. Это было тяжелое потpясение, из котоpого pодился евpопейский нигилизм и пессимизм (незнакомый Востоку).

Нам кажется, что идея длящегося, устремленного вперед вpемени и идея пpогpесса заложены в нашем мышлении естественным обpазом. Между тем, это - недавние пpиобpетения культуpы. Даже человек Возpождения еще не мыслил жизнь как пpогpесс, для него идеалы совеpшенства, к котоpым надо стpемиться, остались в античности. В сознании господствовала эсхатологическая концепция (сотвоpение миpа - конец света), дополненная понятием циклического вpемени. Лишь начиная с XVII в. утвеpждаются линейные толкования истоpии и веpа в бесконечный пpогpесс(10).

Когда время "выпрямилось", изменился весь строй жизни человека. В новом обществе возникло ощущение, что время утекает безвозвратно, и это стало своего рода психозом. Торопливость, экономия времени, постоянная зависимость от часов - признак современного общества, в резком контрасте с тем, что мы наблюдаем в любой традиционной культуре. На первом этапе развития современного общества часы стали главной метафорой мироздания (так что даже Бог у Ньютона был "часовщиком"). Испытывая ужас перед "утекающим" временем, человек Запада испытывает странное желание жить наперекор времени, побеждать его - есть клубнику именно зимой, а кататься на лыжах именно летом, не считаясь с расходами. Это - символический признак успеха. В культуре традиционного общества, напротив, хорошим тоном считается именно ощущать циклическую смену времен года: наслаждаться цветами, плодами, пейзажами сезона.

Характерно преломилось представление о времени в двух знакомых нам социально-философских учениях современности - социал-демократии, получившей распространение на Западе, и коммунизме, который укоренился в традиционных обществах России и Азии.

Маркс, указав Европе на призрак коммунизма, видел его не просто принципиальное, но трансцендентное, "потустороннее" отличие от социализма. Вступление в коммунизм - завершение огромного цикла цивилизации, в известном смысле конец "этого" света, "возврат" человечества к коммуне. То есть, к жизни в общине, в семье людей, где преодолено отчуждение, порожденное собственностью. Социализм же - экономическая формация, где разумно, с большой долей солидарности устроена совместная жизнь людей. Но не как в семье. "Каждому по труду" - принцип не семьи, а весьма справедливого общества.

Рациональный Запад за призраком не погнался, а ограничил себя социал-демократией, чей великий лозунг: "движение - все, цель - ничто!". Здесь - разное понимание времени. Время коммунистов - цикличное, мессианское. Оно устремлено к некоему идеалу (светлому будущему, Царству свободы - названия могут быть разными, но главное, что есть ожидание идеала как избавления, как возвращения, подобно второму пришествию у христиан). Время социал-демократов линейное, рациональное: "цель - ничто". Здесь - мир Ньютона, бесконечный и холодный. Можно сказать, что социал-демократов толкает в спину прошлое, а коммунистов притягивает будущее.

Очень красноречив и тот факт, что весь проект немецкого фашизма, поставившего целью сплотить немцев в искусственно созданное, как в лаборатории, квази-традиционное общество, с неизбежностью потребовал изменить и представление о времени. Воспользовались философией Ницше, который pазвил идею "вечного возвpащения", и пpедставление вpемени в фашизме опять стало нелинейным. Идеология фашизма - постоянное возвpащение к истокам, к пpиpоде (сельская мистика и экологизм фашизма), к аpиям, к Риму, постpоение "тысячелетнего Рейха". Было искусственно, средствами идеологии создано мессианское ощущение вpемени, внедpенное в мозг pационального, уже пеpетеpтого механицизмом немца. Именно от этого и возникло химеpическое, pасщепленное сознание (многие наpоды имели и имеют ощущение вpемени как циклического - без всяких пpоблем). Мессианизм фашизма с самого начала был окpашен культом смеpти, pазpушения.

Конечно, сложность нашей проблемы в том, что в чистом виде никакие представления не встречаются и не осознаются. Большинство населения Земли вовлечено в системы образования (хотя бы через телевидение, радио, всю общественную жизнь), основанные на науке и мировоззрении современного общества. Все мы в большой мере модернизированы. Но мышление и чувства людей гибки и обладают огромной способностью к адаптации. Волны модернизации не подавили в человеке традиционного общества его космического чувства. Культурных мутаций в масштабах целых народов история не знает.

Мы должны понять, кто мы такие, в чем наш культурный генотип. А уж затем дополнять его, наращивать новое, увеличивать разнообразие - ни в коем случае не позволяя сломать стержень. Беречь его пуще, чем Кащей берег свою иголку.

На мой взгляд, главная тpудность нахождения путей выхода из кpизиса в том, что сегодня и в ближайшей переспективе Россия представляет собой традиционное общество с подорванными или испорченными главными "несущими" конструкциями.

Порча его структур - разрушение легитимности всего советского жизнеустройства - проводилась длительное время "парой сил" (верхушка КПСС - либеральная интеллигенция). Затем была проведена быстрая и мощная программа "молекулярной агрессии в ядро культуры" по теории революции Антонио Грамши (перестройка Горбачева), которая блокировала защитные силы общества. Последний этап этого процесса, который продолжается и сегодня - слом основных структур жизнеустройства под лозунгами его модернизации.

В нашем случае модернизация означала, на уровне деклараций, превращение России в один из вариантов современного общества западного типа. Это - утопия. В среде специалистов по проблемам модернизации традиционного общества известно, что в истории не было ни одного случая, когда удалось бы достигнуть такого превращения через социально-инженерный проект. Всегда результатом была или гибель традиционного общества (индейцы США, Бразилия), или возникновение "двойного общества" с разными вариантами апартеида - pазделения "современного" гоpода и "традиционной" деpевни. Быстрая модернизация с развитием происходила в традиционных обществах только на собственной культурной матрице с дозированным включением "блоков Запада" (образования, науки, технологии, политических и экономических институтов). Так происходила модернизация России в XVIII-XX веках, Японии в XIX-XX веках и Китае в ХХ веке.

Оставляя в стороне влияние корыстных (политических и экономических) интересов, можно признать, что даже идеальная задача перестройки была поставлена фундаментально неверно. Предполагалось, что если удастся разрушить традиционное общество СССР, то самопроизвольно, в силу их якобы естественного характера, возникнут структуры рыночной экономики и гражданского общества. Это предположение противоречило абсолютно всему наличному знанию об обоих типах общества, и полученный к настоящему времени результат является совершенно неизбежным и предвидимым.

Таким образом, главная проблема любого политического режима, который возьмется за реализацию антикризисной программы с последующим ускоренным развитием, состоит в том, что общество России в большой мере pаздpоблено, pазмыто. Это - полуразрушенное (или придушенное) традиционное общество, которое не стало и не может стать современным, гражданским. Определить набор ценностей и интересов, которые могли бы мотивировать к напряженному и ответственному труду большую массу людей, а тем более наиболее неустойчивую социальную группу - интеллигенцию - очень сложно.

Речь идет о задаче, которой не было аналогов в истории. Самым близким, видимо, можно считать период после февральской революции 1917 г., но он закончился октябрем, а затем гражданской войной. В качестве другой аналогии часто (особенно на Западе) называют Веймарскую республику в Германии. Однако там происходил обратный процесс - разрушение современного общества и выход из кризиса через его архаизацию (создание квази-традиционного общества) с утопией фашизма.

В известных программах ускоренного восстановления и развития ХХ века важным фактором мобилизации людей был общий национальный катарсис - всеобщее очищающее бедствие, разрушающее обыденные обывательские стереотипы, оценки, связи. Это - вторая мировая война для СССР, Германии и Японии, первая мировая война для Германии, гражданская война для России в начале века, репрессии 30-х годов в СССР, война с США для Вьетнама, культурная революция для Китая. Хотя по своим последствиям перестройка и реформы 1990-1996 гг. в России сравнимы с крупной тотальной войной, катарсиса они не вызвали - благодаря мощному анестезирующему воздействию СМИ, культурному прикрытию со стороны большой части интеллигенции и тщательно определенному "безопасному" темпу изменений. Таким образом, и с точки зpения этого фактора возможная программа выхода из кpизиса в России не имеет близких аналогов.

Каков же будет тип "общественной среды", в которой придется осуществлять программу? В России, если не произойдет катарсиса в результате гражданского столкновения, вариант архаизации и радикального искусственного восстановления традиционного общества (как после Веймарской республики) ожидать трудно. Во всяком случае, это было бы очень непростым делом. Следовательно, будет трудно быстро оживить и использовать те ресурсы, которые сыграли важную роль в советских программах индустриализации, послевоенного восстановления и по инерции действовали еще в 60-е годы.

Видимо, общей траекторией развития будет путь, аналогичный японскому после 2-й мировой войны: оживление и "починка" структур традиционного общества при восприятии и использовании институтов и процедур гражданского общества западного типа. Для России сегодня это будет, однако, намного труднее - прежде всего, из-за позиции Запада и из-за отсутствия у России тех культурных барьеров, которые позволили Японии создать невидимый железный занавес при формальной открытости.

ПРИМЕЧАНИЯ

1) Действительно, русский крестьянин освоил земли, на которых не стал бы вести хозяйство "разумный европеец". У нас на целый месяц короче вегетативный период, а на главные работы (пахота-сев и уборка) климат дает всего 25 дней, в то время как в Европе, даже Швеции - 40. Сегодня, когда оторвали Украину и Молдавию, менее 5 процентов земель России сравнимы по естественному плодородию с земельным фондом США.

2) Историк-эмигрант Н.И.Ульянов писал: "Допусти Чаадаев хоть слово о какой-нибудь прогрессивной роли православия, он бы погиб безвозвратно, но о католичестве мог безнаказанно говорить дикие вещи, несовместимые с элементарным знанием истории".

3) В команде Горбачева было немало "добрых" реформаторов, которые начали калечить организм СССР из самых лучших побуждений - просто не зная его глубинной сути. Приведу неприятную, но уместную аналогию. Есть такая болезнь - гермафродитизм. Она поддается хирургическому лечению, но прьблема в том, что во многих случаях по внешнему виду трудно определить, кто этот человек - мужчина или женщина, что "лишнее" у него надо отрезать. Но вот возникла генетика, и проблема разрешилась - анализ хромосом давал точный ответ. В СССР была создана сеть лабораторий хромосомного анализа, и дело шло на лад. Но в ходе войны с хромосомами эти лаборатории разогнали. Хирурги стали определять пол пациента на глазок. Этот, вроде, баба - и чик ножом. Покалечили немало людей. Потом, когда Лысенко свергли, некоторые из покалеченных поднимали вопрос о судебной ответственности.

4) Всеобщее омерзение вызвала выходка Марка Захарова, который перед телекамерой сжег какую-то корочку, похожую на партбилет (свой-то он, наверное, закопал). На последних выборах многие кандидаты даже от "демократов" в своих биографиях с гордостью отмечали: "из КПСС не выходил". Значит, дело тут не в идеологии. Расчет на массовый выход из КПСС был ошибочен в чем-то гораздо более глубоком.

5) Уже отцы политэкономии, Адам Смит и Рикардо подчеркивали, что жизненная нужда продавца, а тем более справедливость и сострадание - категории сугубо нерыночные. Акт рыночного обмена основан исключительно на рациональном расчете, и, предлагая свой товар (в данном случае, рабочую силу), продавец имеет право объяснять лишь выгоду сделки для покупателя, а не ссылаться на то, что "детей нечем кормить".

6) Кстати, Маркс делал очень много сравнений современного капитализма с разными известными в то время традиционными обществами. Для нас эти сравнения исключительно важны, но советское общество, излагая истмат, всю эту лирику "опускало". В теоретическое описание нашего общества и даже в экономическую практику включалось как раз то, что, согласно самому марксизму, для нас не годилось.

7) А то, что попадает, мы почти не читаем. Кто, например, читал "Три народных принципа" Сунь Ят-сена? А ведь этот его труд, заложивший основы для спасения и развития Китая, содержит не просто важнейшие для нас, в нашем катастрофическом положении, мысли, а почти и откровения.

8) Например, безналичные деньги в СССР не были деньгами. Сложнее обстоит дело с наличными рублями, которые циркулировали на потребительском рынке. Судя по многим важнейшим признакам, они также не были деньгами рыночной экономики (они не были товаром - не существовало рынка денег, и никто, давая в долг, и не помышлял о процентах). Следовательно, рубль в принципе не мог быть "свободно конвертируемым", он мог служить для взаиморасчетов только между частичными собственниками национального достояния СССР.

9) В Средние века в Европе продолжительность часа менялась в зависимости от времени года, длины светового дня. Единицы времени были очень неопределенными ("моргнуть глазом", "время выдоить корову" и т.д.). Одним из первых шагов современного общества было создание точных часов и деление времени на точные равные отрезки. Это вошло в плоть и кровь, так что трехлетний ребенок прекрасно понимает слова матери: "Чтобы через пять минут был в постели!".

10) Эта веpа была пpовозглашена Лейбницем, но получила особенно шиpокое pаспpостpанение лишь в XIX в. благодаpя эволюционной теории. Заметим кстати, что идея прогресса имеет под собой не рациональные, а религиозные основания и основана на специфической для Западной цивилизации вере.


© 1999, S.G.Kara-Murza

Главная страница | Сайт автора | Информация

Hosted by uCoz