* — Некорректно было сравнение нынешнего СССР с нынешним «первым миром», находящимся на качественно ином этапе современ­ной научно-технической революции. В условиях нелинейного, очень динамичного развития, характерного для второй половины ХХ в., сравнения без учета фактора времени в принципе недопустимы. В ча стности, в 80-е годы экономика СССР переживала структурный кризис, во многом напоминавший кризис индустриальных стран конца 20-х годов (и при­мечательно, что СССР проходил этот бо лезненный этап без потрясений, сходных с Великой Депрессией).

* — Некорректно было сравнение СССР с «пер­ вым миром» без учета того очевидного факта, что, имея несравненно меньшие эко­но­мические и научно-технические возможности, СССР был вынужден создать и поддерживать паритет военного потенциала. Предпо­ло­жим, это была ошибка политиков, решивших тягаться с Западом, не будем обсуждать этот вопрос, но для сравнения эффективности экономических моделей необхо­димо сначала определить реальные величины усилий, которые оставались в СССР и в «первом мире» для развития хозяйства и потребления, и сравнивать эффективность только этих частей. При таком подходе оценки кардинально изменятся.

* Внеисторичность мышления приводит к тому, что человек те­ряет способность поместить собы тия в систему координат, «привя­занную» к каким- то жестким, абсолютным стандартам. Все стано­ вится относительным и взвешивается с какими-то ре зиновыми гирями неизвестного веса. Общепринято, например, что павшие в 1989—1990 гг. режимы ГДР, Чехословакии и Венгрии были «тота­ли­ тар­ ными и репрессивными диктатурами». Эти поня тия предполагают, что в стране задушена несогласная с официальной идеологией общественная мысль, а угрожающие режиму действия оппозиции жестоко подавляются. Как же согласуется это с тем очевидным фак­том, что на политической арене этих стран действуют охва­тывающие большие группы населения и давно оформившиеся идеоло­гические течения? И какими репрессиями против оппозиции пыта­лись защитить себя эти режимы? Очевидцы «бархатной революции» в Праге говорят, что количество ударов дубинками было таково, что на Западе это вообще не считалась бы заслуживающим внимания инцидентом. При демонстрации против нового налога Тэтчер в Лондоне побитых было в сотни раз больше. Но общественное созна­ние чехов, воспитанное в ус ловиях «репрессивной диктатуры», таково, что бывший министр внутренних дел отдан за эти удары под суд. Получается, что если принять единое определение «репрессивной диктатуры», отталкиваясь от реальности Чехо­сло­вакии, многие респектабельные государства рыночной экономики предстанут просто как кровавые режимы.

* Вообще осмысление событий в Чехословакии дает огромный материал. Вторжение 1968 г. спло тило либеральных интеллигентов (в отношении них, можно сказать, реализовался лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»). Фактически, тогда и началась перестройка в СССР. Но вспомним, против чего возмущались тогда либералы московских кухонь. Против того, что Брежнев раздавил романтическую попытку обновления социализма. Если бы в тот момент кому-то сказали, что конечной целью «пражской весны» является вовсе не социализм с человеческим лицом, а рес таврация капитализма и развал социалистическо го лагеря, многие из тогдашних нонконформистов пошли бы добровольцами в войска Варшавского договора. Но ведь сегодня-то миф о «пражской весне» рухнул. Улыбающийся Дубчек с удоволь­ст­ вием сидел в антикоммунистическом парламенте и штамповал законы о возвращении фабрик быв шим владельцам-эмигрантам. Кто же был прав в оценке сути событий — Брежнев или пылкий «коммунист-демократ»? (Мы не обсуждаем, правильные ли средства выбрал Брежнев, ибо спор был не о средствах, а именно о трактовке все­го пражского проекта). Но ни один из этих демократов не сказал сегодня: да, я обманулся относительно «обновителей социализма», и мне сегодня стыдно моей наивности. Или: да, целью пражской весны было вовсе не обновление социализма, но и я только при­тво­рялся социалистом, и из КПСС меня вычистили, в общем, пра­вильно. Нет, и «обно­вители» оказались антисоциалистами, и миф ос тал­ся незамутненным.

* Сегодня, когда и социализм демонтирован, и самой Чехо­словакии уже не существует, я с интересом смог поговорить с некоторыми чехами, и эти разговоры можно резюмировать в двух моделях, одинаково внеисторических. Старый коммунист, который не изменил своим убеждениям и «вычищен» из Академии наук, изла­гает героическую формулу коммунистов: «Не все было плохо в Чехословакии за последние 40 лет». Но это все равно, что, уми­рая, сказать: не все было плохо в этой жизни. Это — тривиальная философия (проще глупость). Ведь никто, на деле, и не считает, что «все было плохо» — это просто манихейская ме та фора и содержит не больше реального смысла, чем матерная ругань,— нельзя же понимать ее буквально.

* Можно лишь поразиться тому, что коммунисты, пережив такой катарсис, не пришли к вопросу «а что было плохо в Чехословакии за последние 40 лет?». Другими словами: в какой из критических моментов послевоенной истории был сделан принципиально неправильный выбор в конкретных исторических условиях именно того момента? Ведь если окажется, что в действительности в эти критические моменты был сделан наиболее разумный выбор, то придется признать, что в сущности (а не в мелочах) коммунисты провели государственный корабль Чехословакии наилуч шим образом. Теперь руль у их оппонентов- демократов, и подходит время подводить первый баланс (четы­ре года — немалый срок).

* И вот, беседуешь с молодым интеллигентом-антикоммунистом, который утверждает, что «все было плохо». Является ли реальностью, не зависящей от чехов, что американцы поленились (или пожалели свою кровь) и не освободили Чехословакию от немцев сами, а уступили ее Сталину? Да. Мог ли кто-то (например, ты, такой умный), воспрепятствовать приходу советских войск- осво­бодителей? Нет, что за абсурдная идея, их умоляли прийти быстрее. Так, прошли один критический момент, пойдем дальше. Мог ли кто-то в 1948 г. воспрепятствовать резкому повороту к «социализму»? Соглашается, что нет, никто не мог — эта идея «овладела массами», а интеллигенцией почти поголовно. Но ведь весь путь до 1968 г. был предопределен этим выбором всего общества, как бы мы сегодня этот выбор ни проклинали. Тот, кто этому выбору в тот момент сопротивлялся, был отброшен в сторону. Таких было мало, и нынешний умник не был бы в их числе, даже он сам таких иллюзий не строит. Прошли еще один перекресток. Остается 1968 год. Спрашиваю: почему твой отец — это как бы ты в тот момент — не вышел на улицу с автоматом и не стал стрелять в русских солдат, которых считал оккупантами? «Да что ж он, идиот, что ли? Ведь нагнали столько войск, что сопротивляться означало разрушить страну». Так, значит, «комму­ нисты» (и прежде всего президент Людвик Сво бода) поступили разумно, не призвав народ к войне Сопротивления. «Конечно правиль­но, это было бы самоубийством, тем более что Запад и не собирался нам помочь». И получается, что во все критические моменты находившиеся у власти коммунисты выбирали из очень малого набора реально имевшихся альтернатив именно ту, которая означала меньше всего травм и страданий для народа и страны. Любой другой выбор предполагал необходимость идти против тотальной и огромной геополитической силы — СССР (идти на «самоубийство»), причем идти против настроений подавляющего большинства своего общества и даже против рекомендаций Запада. Да что же это были бы за политики? И каков же уровень мышления нынешнего интеллигента, который, доведись быть у руля власти ему, все бы сделал иначе и гораздо лучше? О мышлении западного интеллигента в связи с Чехословакией и говорить неудобно: он на себя вообще никакой ответственности за действительность не берет.

* Другим общим местом стало то, что Куба сейчас — един­ст­вен­ная страна в Латинской Америке, где не утвердилась демократия. Но демократия — это сложная система, обеспечивающая выражение мнений и волеизъявление разных групп населения, власть большинства, взаимную терпимость и права меньшинств. Эта система опирается на организационные механизмы и на гораздо менее четко описываемую базу — культурные нормы, традиции, ритуалы. Свободные выборы — важный элемент механизма, но не более чем элемент. И вызывает искреннее изумление тот факт, что западная пресса всерьез сводит понятие демократии исключительно к этому элементу. Мы слышим, что буквально за два дня стала демократической страной Панама — стоило лишь вторгнуться морским пехотинцам США, увезти Норьегу и привести к присяге выбранного президента (неважно, что ему тут же пришлось объявить голодовку на площади, чтобы получить обещанные перед вторжением полмиллиарда долларов). Демократической стала Чили в тот момент, когда Пиночет переехал из дворца Ла Монеда в другое здание, предупредив: «Если кто-нибудь меня тронет, в тот же день закончится правовое государство!».

*  Человек с «западным» типом мышления потерял способность оценивать состояние общества даже в короткой исторической перспективе. Ведь взятый в динамике, тот же вопрос о демократии на Кубе встал бы совершенно по-иному и пришлось бы сказать: по ряду параметров режим на Кубе не соответствует «европейским стандартам», но это качественно иное общество, чем была Куба 34 года назад, при Батисте. За тридцать лет трансформировались не только механизмы и нормы власти, но и сама культура общества, так что его уже можно судить по европейским меркам, а не по меркам Гватемалы и Гондураса — той базы, с которой начала свою эволюцию новая Куба. А если так, то западной демократии (будь она искренна) было бы логичнее стремиться не к конфронтации и блокаде Кубы, очевидно затрудняющих ее демократизацию, а к сотрудничеству.

* Во время падения коммунистических режимов в странах Восточной Европы много говорилось о том, что народы этих стран возмущены коррупцией высших эшелонов власти, той роскошью, которую позволяли себе члены руководства. Очень скупо, впрочем, давались конкретные данные об этой роскоши (промелькнул лишь факт, что какой-то болгарский министр охотился в Африке). Никому и в голову не пришло сопоставить размер средств, идущих на потребление пред ста вителей высших статусов капиталистических стран и «коррумпированных коммунистических режимов». Сказать телезрителям, что речь идет о роскоши, оцениваемой по совер­шен­но иным, чем на Западе, меркам, смехотворным с точки зрения боссов рыночной экономики. Да и боссов западной государственной верху­шки.

* В Испании в 1993 г. только зарплата директора фирмы (в среднем, включая мелкие фирмы) со ставляла, не считая других доходов, 140 тыс. долл. в год; зарплата президента весьма небольшого про­вин­циаль­ного банка «Иберкаха» 20—30 тыс. долл. в месяц. Вообще же, распрост­раняемый демократической прессой миф о том, что на Западе уже все живут на трудовые доходы, а не на прибыль с капитала, рассчитан на простаков и ленивых лю дей, не желающих заглянуть в справочник. Испа ния — одна из наиболее «социал-демократи­че­ ских» стран, изымающих значительную часть дохода с капитала. И все же 1990 г. суммарная зарплата (включая директоров) там составила 23 млрд. пе сет, а рента с капитала — 4,6 млрд. Ровно одну пятую. Это значит, что если предприниматель имеет пять работников, он уже ничего не делая имеет такой же доход. Разумеется, он может одновременно быть и директором и получать еще зарплату раз в пять больше. А если у него сто работников, то он потребляет в двадцать раз больше среднего — ничего не делая.

* Сегодня новая демократическая номенклатура откупает на южном берегу Испании целые отели с комнатами по 400 долларов в сутки. Едят они так, как не позволяли себе никогда отдыхающие там же кувейтские шейхи. На виллу, где, как пи шут газеты, про­во­дила каникулы дочка Лужкова и где собирался демократический российский полусвет, приезжал играть в качестве тапера Спиваков с «виртуозами Москвы» (как сообщали те же газеты, русские нувориши, в отличие от арабских нефтяных королей, очень культурные люди). Раз ве при виде всего этого стало стыдно нашему инженеру или м. н. с. за свои проклятья в адрес со ветской власти? Ведь еще недавно он был готов всю страну разгромить оттого, что Хрущев охо тился в Крыму, а у какого-то босса во время попойки второстепенная артистка танцевала на столе.

* Неспособность поместить ситуацию в реаль ные прост­ранст­вен­но-временные координаты иногда бывает просто гротескной. Вот с целью заклей мить очередной раз режим Кубы испанское телевиде ние организует дебаты, звездой которых высту пает попросившая убежища сотрудница кубинского балета, очень миловидная девушка. Сначала поговорила об «ужасных репрессиях» — двух арестованных (и уже выпущенных) правозащитниках. Это энтузиазма не вызвало, факты слишком уж вялые, о репрессиях лучше говорить абстрактно. Тогда «выбравшая свободу» перешла к теме социального неравенства: в центральном госпитале в Гаване члены партийной элиты лежат в отдельном зале, «куда не кладут простых рабочих». На это не нашлись что ответить защитники Кастро — все были потрясены такой социальной несправедливостью (забыв на время свои собственные проклятья в адрес «гнусной уравниловки», свойственной социализму). Хотя все прекрасно знают, в каких условиях лечатся «аналоги» кубинской партийной верхушки западных стран. Здесь никого не удивляет, что один из директоров одного из множества банков на личном самолете летит из Испании на прием к врачу в США (это передало то же телевидение в тот же день). Удивительно, что сторонники социализма на Кубе, занявшие в теледебатах слабую глухую оборо­ну, не заметили очевидного факта: эта девушка- »антикоммунистка» сама есть продукт новой системы (которую она, видимо, искренне хочет уничтожить). Ее действительно возмущает, что номенклатура имеет привилегии по сравнению с обычным гражданином. Ее подсознание уже очаровано идеалом равенст ва и справедливости. И она, как ребенок, надеется, что стоит свергнуть Кастро и разогнать коммунистов — и рабочие разместятся в палате, где раньше лежали больные номенклатурщики. Иных вариантов ее головка уже не вмещает. Но она — из балета, а в России и доктора наук так же думали.

* Как ни парадоксально, но духовные завоевания социализма лучше всего видны, пожалуй, именно в поведении его «врагов» (это слово приходится брать в кавычки, хотя они и были одной из сил, прервавших советский проект в СССР). В 1972 г. я работал на Кубе и пошел как-то с дочкой на пляж в Гаване. Сидит группа подростков, негры и мулаты, из «низов общества», крутят магнитофон и на чем свет стоит ругают правительство Кастро: магнитофон ленточный, а у какого-то приятеля, уехавшего в США,— кассетный. Подсел ко мне старик, убиравший пляж, тоже негр. Расстроен ужас но. «За них ведь боролись, — говорит. — Раньше вообще на пляж не вошли бы. А теперь сыты, учатся, работой будут обеспечены — так магнитофон плохой. Вот свиньи». А я ему и говорю: «Наоборот, по этим-то ребятам и видно, что вы не зря старались. Раньше им и в голову бы не пришло, что общество и правительство им обязаны дать хороший магнитофон. Общество было для них врагом, и они не ждали от него ничего хорошего. Думали, как бы что у него урвать или ему отомстить. А теперь это люди, которые не воруют и не просят, а требуют. Запросы их искривлены, но это дело времени». К сожалению, времени, видимо, не хватит, ибо головы были искривлены не только у подростков и не только в Гаване.

* Как объяснить, что нормальный интеллигент, часто научный работник, избегает делать структурный анализ ситуации, а сна­ча­ла воспринимает ее идеологическую трактовку? Ведь совершенно очевидно, что любое общество обязательно вынуждено создавать людям, занимающим высшие статусы в социальной иерархии, те или иные привилегии. И механизм, через который они пре доставляются, принципиальной роли не играет — он определяется всем социокультурным контекстом. Были ли привилегии, предоставляемые верхушке режима, скажем, на Кубе, вопиюще большими, выходящими за всякие разумные рамки? Нет, никто этого не утверждает. Может быть, это верхушка паразитическая, не выполняющая своей роли в социальной структуре? Этот вопрос в дебатах и не возникает, следовательно, существенной роли не играет. Значит, культурный телезритель (а некультурный такие сюжеты и не смотрит) просто дергается на идеологической веревочке.

* Стирание из исторической памяти пути, пройденного самим Западом, выполняет, конечно, важную политическую функцию. Так, попытки других стран воспроизвести уроки Запада сего дня, со сдвигом во времени, хотя и в гораздо меньших масштабах, представляется как аморальные. Отставшим странам международными соглашениями запрещается использовать антиэкологичные экономически выгодные технологии, давшие в свое время большой эффект «первому миру». Например, Россия произвела в 100 раз меньше фреонов, чем США, но прекратить их производ ство должна в те же сроки, так и не воспользовавшись в крупных масштабах этой дешевой технологией. Примечательно и отношение общественного мнения к проблеме сохранения тропических лесов Амазонии. Бразильцы, всерьез приняв пропаганду образа жизни «первого мира» как единственной достойной человека модели, принялись вырубать леса, чтобы воспользоваться плодородными землями (то есть, принялись повторять путь, пройденный развитыми странами) — и сра зу предстали перед миром чуть ли не как враги че ло­ ве­чества. «Амазония — легкие Земли», «Бразильцы лишают нас кисло­ро­да» — вот лейтмотив западной прессы. Но стоит кому-нибудь в дебатах за многочисленными «круглыми столами» заикнуться о том, что было бы логично заплатить бразиль цам за производимый их лесами кислород, так нуж ный «цивилизованным» людям для их авто­мобилей, это вызывает взрыв возмущения. Странное противо­пос­тав­ление равноценных агентов сгорания: за нефть платить не зазор­но, а кислород третий мир обязан выдавать бесплатно.

* А вспомним, как трактуется в рамках евроцентризма нынешняя демографическая ситуация. Ведь дело доходит до истерики: надо запретить «слаборазвитым» размножаться, атмосфера Земли уже не выдерживает (хотя вклад, например, Индии в создание «парникового эффекта» составляет всего 2% от вклада США — ничтожная величина; уж если кого и следовало бы поубавить из жалости к атмосфере, то это именно жителей «цивилизованных» стран). И при этом интеллектуал-демократ упорно не желает вспомнить историю своего собственного народа. Ее напоминает Самир Амин:

* «Евроцентризм просто забыл, что демографи ческий взрыв в Европе, вызванный, как и в ны неш нем Третьем Мире, возникно­ве­ни­ем капитализ ма, был компенсирован эмиграцией, которая населила обе Америки и другие части мира. Без этой массовой завоева­тельной эмиграции (население потомков европейцев вдвое превышает сегодня население регионов, откуда происходила миграция) Европа была бы вынуждена осуществлять свою аграрную и промышленную революцию в условиях такого же демографического давления, которое испытывает сегодня Третий Мир. И заводимый на каждом шагу гимн спасительному действию рынка обрывается на этой ноте: принять, что вследствие интеграции мира человеческие существа — так же, как товары и капиталы — всюду чувствовали бы себя как дома, просто невозможно. Самые фанатичные сторонники рынка находят в этом пункте аргументы в пользу протекционизма, который в остальном отвергают в принципе» [18, с. 108].

* Сейчас, в период нарастающей общей неста бильности способность доминирующих в запад ной культуре механизмов стирать из социальной памяти недавнее прошлое — почти таким же чудесным способом, как стирается текст из магнитной памяти ЭВМ — приводит к совершенно чудовищным аберрациям. Одна из постоянных тем западной прессы (да и «кухонных» дебатов) — война в Югославии. Но, совершенно поразительным образом, все сводится к обсуждению событий двух- трехдневной давности, максимум недельной. Аб солютно никого не интересует, как будто на это наложено табу, почему началась война, как случилось, что вчерашний доцент университета, сегодня в форме усташа, вырезает глаза у сербских детей. На все готов простой ответ: с падением коммунизма началась демократия, высвободилась копившаяся под гнетом этническая ненависть — и, естественно, началась война на взаимное уничтожение. Как будто другого ничего никто и не ожидал.

* В неформальной обстановке, за «интеллектуаль­ным» обедом, которым завершаются культурные мероприятия на Западе, тогда считалось хоро шим тоном вдруг пригорюниться: «Бедная Босния, десятки тысяч умрут этой зимой...». И вдруг вспыхивает взор доброго либерала, и он швыряет на стол салфетку: «Но, черт побери! Это все же лучше, чем было им жить под коммунистическим игом!» Спросишь: да чем же это лучше? Искрен не удивляется: «Как чем? Демократия!» Так совершенно пустое, а в приложении к реальности Боснии даже абсурдное идеологическое понятие в мышлении европейского интеллигента переве шивает такую реальность, как смерть и разрушение.

* И крайнее раздражение вызывает предложение разобраться, каким же образом пятьдесят лет югославы уживались в мире, масса людей переженилась смешанными браками — как, все-таки, тоталитарный (это в Югославии-то) коммунистический режим «подавлял» межэтническую ненависть. Может, следовало бы чему-то и поучиться? Куда там! Мирного прошлого, как будто, и не существовало — ибо не должно было существовать, это была анома­лия, которую западная наука не изучает. Однажды попал я на соб­ра­ние видных европейских экспертов по Югославии (ор­ганизаторы решили, что один русский хорошо дополнит «меню»). Я попробовал «деидеологизи­ро­вать» вопрос и предложил разобраться в структуре двух систем: Югославия мирная и Югославия воюющая. Каким образом в первой системе действовала отрицательная обратная связь по отношению к конфликтам (они гасились) — и как была создана положительная обратная связь (разжигающая конфликты). Ведь сказать, что демократизация лишь «освободила» естественное стремление разных народов убивать друг друга — это все равно, что сказать: деревянный дом должен сгореть, ибо дерево горит. Поджигатель лишь «освобождает» это естественное свойство дерева. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что публика вполне правильно поняла и приняла эту метафору, и председатель сказал: «Да, это так. Все деревянные дома должны сгореть». И мое замечание, что в «деревянных до мах» живет 80% населения Земли, прозвучало жалко.

* Когда слышишь такое, начинаешь думать, что западная цивилизация уже сделала свой выбор и идет по пути, указанному Ницше. Для нее, дейст ви тельно, «Бог умер», и она надеется стать «по ту сторону Добра и зла». И все эти бомбардировки Ирака и убийство в Сомали предстают как ритуал посвящения западного человека в этот новый орден.

[««]   С. Г. Кара-Мурза "Евроцентризм: эдипов комплекс интеллигенции"   [»»]

Главная страница | Сайт автора | Информация