* Строго говоря, после признания ценностей рынка оппозиция лишилась законных оснований на патриотическую риторику. Что значит «не подписать договор СНВ-2» или «дать Сербии ракеты С-300»? Ведь наш ядерный щит и ракеты - реликт, остатки нерыночной экономики. Будем же честными в сути! Эти остатки иссякают, и скоро их не будет. Рыночная Россия содержать научно-технический потенциал,  способный создавать такие системы, не может (да его уже и нет). Значит, ни о каком военном паритете с Западом при рынке и речи не будет идти. Хотите рыночной экономики - готовьтесь к новой реальности, не вводите в заблуждение людей своей картонной саблей. Мало нам Цусимы?

* Не признавая раскола и негласно приняв ценности «сильных», разные течения оппозиции выработали целый набор «паролей», которые они выкрикивают, попав в обстановку спора. Они дают знак политическому противнику: «Мы с тобой одной крови - ты и я!». То Петр Романов вдруг заявит, что его идеал государственника - Столыпин. То Шафаревич подтвердит в 1998 году, что «социализм - путь к обрыву». В дебатах с Шендеровичем Говорухин выполнил ритуал обнюхивания блестяще и убедительно. Сразу подчеркнул, что он не желает возвращения в проклятое советское прошлое. Его фильм «Так жить нельзя» нанес советскому строю сокрушительный удар. Аргумент неотразимый, пароль принят. Далее идет напоминание, что он настрадался от советской цензуры (это - общий пароль нашей художественной интеллигенции). Затем, что он бы мечтал видеть во главе Высшего совета по нравственности Солженицына или Лихачева (хотя это уж никак не вяжется с формулой «нравственность - это правда»). Наконец, тонкий упрек в адрес телевидения, которое все время показывает «позор Госдумы» - Макашова, Шандыбина и Жириновского («а ведь в Госдуме помимо десятка таких идиотов есть множество умнейших и благороднейших людей - Мизулина, генерал Громов, Явлинский»). Все эти знаки были приняты, и спор с Шендеровичем, строго говоря, свелся к спору между своими - о деталях. Оба против цензуры, и разница лишь в том, что один считает Высший совет органом цензуры, а другой - нет. Почему нет? Потому, что Высший совет не запрещает выпуск передачи, а наказывает вещателя после передачи. Разница, конечно, существенная, но не принципиальная.

* Не буду здесь углубляться в саму проблему свободы слова и цензуры. Отмечу только, что оппозиция не осмеливается отвергнуть кредо Шендеровича открыто - как элементарный обман. Без цензуры не существует общества. Наличие запретов, реализуемых через какую-то разновидность цензуры, явля­ет­ся условием сохранения любого общества. Что можно, а что нельзя говорить и показывать на публике, определяется культурными устоями. Если эти устои в разных частях общества резко различаются, нужно ввести конфликт в рамки права - заключить соглашение. Вместо того, чтобы клясться в своей ненависти к цензуре, следовало бы признать наличие культурного противостояния и вести переговоры о согласованных запретах на агрессивное выражение своих ценностей. А раз «мы тоже против цензуры», то почему бы шендеровичам не показать Россию в виде свиньи, которую режут? Оппозиция что-то говорит о «цензуре совести». Но Масюк или Доренко и не идут против своей совести. Просто она у них совсем другая, чем у Макашова.

* В дебатах на НТВ вопрос был поставлен ребром, и демократы отвергли устои русской культуры как рамки, ограничивающие их телевидение, отвергли совершенно честно и открыто. Надо отдать должное НТВ - оно подняло вопрос на философскую высоту, выставив против закона Госдумы В.Шендеровича и А.Гордона - основателя и генерального секретаря Партии общественного цинизма. Они не жевали демократическую жвачку, как Мизулина. Шендерович как-то сказал в своих стихах: «Не знаю, кто меня определил стать раком у российского безрыбья». По сути верно, хотя и жеманно (никто его раком не ставил, он сам тяготеет к этому - эстетически). В этическом плане Россия для его партии - безрыбье. Значит, не массовой приверженностью к ценностям «общественного цинизма» сильна эта партия, а деньгами Гусинского и реверансами Говорухина.

* То, что мог сказать на «суде НТВ» я, было никому не нужно и выглядело как досадная помеха. Да и в законе, который я защищал, мои интересы не очень-то отражены. Для меня главная проблема нравственности на нынешнем телевидении - не голые задницы и не отсутствие Абалкина и Бессмертных, а непрерывное и изощренное издевательство с экрана над тем, что я считаю добрым и прекрасным. Цензура совести Шендеровича меня от этого не защищает, и я требую цензуры закона. Мне же одна сторона отвечает, что пока ОМОН послушен, плевать на меня хотели. А другая сторона отвечает, что «нравственность - это правда».

* Отрицание нравственных устоев «отцовской культуры» идет и в искусстве, но главное, продукты нового искусства пропагандируются СМИ и подкрепляются премиями. Эти знаки официального признания не могут не действовать на сознание, особенно молодежи. Вот, был поднят на щит Яркевич. «Ого­нек» назвал Яркевича писателем-93 (а кое-кто даже «дву­смы­сленно» назвал его «последним русским писателем»). Послушаем «Независимую газету», где Олег Да­вы­дов дает диагноз новой литературе в статье «Яркевич как симптом». Вывод таков: «Мы имеем дело со становящейся философией культуры тех «новых русских», льстецом и рупором ко­торых является такая замечательная газета, как «Коммерсантъ», а литературно-художественным воплощением - разобранные выше текс­ты Яркевича».

* По словам самого Яркевича, он написал трилогию, аналогичную трилогии Льва Тол­стого «Детство. Отрочество. Юность». У Ярке­ви­ча эти части называются: «Как я обосрался», «Как меня не из­на­силовали» и «Как я занимался онанизмом». Все эти гадости име­ют у Яркевича не только сюжетный, но и метафорический смысл. Как пишет О.Давыдов, во второй части «выясняется, что маньяком, насилую­щим мальчиков, оказывается... русская культура». Что же до «юности», то «онанизм в этом тексте - метафора свободного ду­­ховного пространства. Он как бы снимает основной (по мнению Яр­кевича) грех русской культуры: социально-политическую ангажи­ро­ван­ность, замешанную на агрессии». То есть, опять же главное - тема разрыва с духовным пространством русской культуры, осво­бождения от нее хотя бы через онанизм. Чего же ждать «старым рус­ским», когда эти отягощенные комплексами юноши полностью овладеют культурой? В каких конкретно действиях выразится их патологическая ненависть и жажда мести?

* А что с их детьми? Да то же самое. Главному идеологу А.Н.Яко­в­леву вручены кассеты с тщательно отобранными мультиками, ко­то­рыми он должен пичкать детей с утра до вечера. Черепашки-ниндзя! Борис Минаев в «Независимой газете» с одоб­ре­нием рас­кры­вает смысл этой культурной программы: «Ржавые гвозди не про­сто так вбиваются в свежую необстру­ганную доску, а скрепляют одну доску с другой, образуют конструкцию, угол, на который уже можно опираться при строительстве любого сознания. Ведь для то­го, чтобы легко нанизывать один сюжет за другим - надо довести этот абсурд до полной дикости, до кича, до аб­со­лют­ного нуля». Сам выбор «гвоздей», которыми скрепляется дет­ское сознание, сделанный ТВ, означает прин­ципиальный разрыв со всей траекторией русской культуры. В ней были очень строгие критерии допуска художника к детской душе - пробегите мысленно нашу детскую литературу, ра­дио, кино. Дикий абсурд детского кича сегодня - не ошибка, не признак низкой ква­лификации. Это - шприц с ядом, вводимым в будущее России. 

* Что же нравится Б.Минаеву? «Дети перестают воспринимать урод­ство, неполноценность, страхолюдность - как нечто чужое, чуж­дое, страшное. Они начи­на­ют любить это страшное. Они начи­на­ют понимать его. Мой шестилетний сын спросил: пап, а кана­ли­за­ция ведь - это где какашки плавают? И глаза его весело бле­с­тели... Оказывается, и там можно жить!». В этом все и дело. И в дерьме можно жить - ничего страшного, значит, не про­исходит. Мы только должны отказаться от веками сложившимся в на­шей культуре чувства безобразного.

* И нагнетается всеми способами «эс­тетика безобразного». Жир­ный, нарочито грязный и потный певец, колыхаясь всей тушей, что-то поет о девочке - из него делают звезду телеэкрана. Из по­литиков на экран чаще всего вытаскивают тех, кому выступать следовало бы только по радио. Гойя, кому пришлось наблюдать своих перестройщиков-либералов, призывавших в Испанию демократа Наполеона, написал на одном из своих ри­сунков: «Есть люди, у ко­торых самая непристойная часть тела - это лицо, и было бы не худо, если бы обладатели таких смешных и злополучных физиономий прятали их в штаны». Идеологи реформы ставят обратную за­дачу - приучить к безобразному как норме. Создать новую куль­турную нишу для российской элиты. Минаев пишет о ней: «Это ниша грязи, канализации, какашек (то есть близости к ним), ниша доброго и благородного уродства, стра­холюдной мута­ции. А если говорить короче - это ниша небрез­гливости».

* Это явление раскрыл Достоевский в пророческом обра­зе: Федор Карамазов «порвал нить» с культурными нормами, про­де­монстрировал свою небрезгливость и породил Смердякова. Этого и добиваются реформаторы культурными средствами - им нужны миллионы смердяковых, а не Жуковы и Гагарины. Если это случится, то­гда сбудется вывернутая наизнанку формула «Красота спасет мир». То есть, смердяковы его погубят. Ибо антропологи (Конрад Ло­ренц) давно предупредили: брезгливость, инстинктивное неприятие безобразного было важнейшим условием эволюции человека и под­дер­жания здоровья всего биологического вида.

[««]   С.Г.Кара-Мурза "Манипуляция сознанием"   [»»]

Главная страница | Сайт автора | Информация