* Ничего подобного у нас нет. И прежде всего, главное, землевладелец есть барин, работать не умеет, с батраками ничего общего не имеет, и они для него не люди, а только работающие машины.

* Батрацкое хозяйство считается невыгодным, да оно, при существующих системах и порядках хозяйства, и невозможно, потому что если и возможно батраками обработать землю, то никак нельзя управиться в страдное время — в жнитво и в покос. Поэтому хозяйство ведется так: или вся земля сдается на обработку соседним крестьянам-хозяевам — сдача кру­гами, снизками, — которые обрабатывают ее своими лошадьми и оруди­ями, и тогда в имении нет ни инвентаря, ни рабочего скота, или часть работ, именно земляные работы, производятся батраками с экономическим инвентарем и рабочим скотом, а другая часть работ, страдные работы, покос, жнитво производятся крестьянами за взятые по нужде зимой деньги и хлеб.

* Между тем, как я уже говорил выше, для мужика-земледельца, име­ющего свое хозяйство, дорого именно это страдное время, которое ему необходимо для работы на себя, в своем хозяйстве. Известно, что даже в тех местностях, где крестьяне занимаются отхожими или кустарными промыслами, как бы ни были выгодны эти промыслы, все-таки большин­ство крестьян на страдное время возвращается домой и работает в своем хозяйстве. Это совершенно понятно тому, кто знает, что теряет мужик, не работая летом в своем хозяйстве и не посвящая ему все свое время. Если мужик бросает летом выгодные сторонние заработки, чтобы работать в покос и жнитво дома, в своем хозяйстве, то понятно, что только крайняя нужда может побудить его работать летом на помещика.

* Итак, с одной стороны, для мужика разоренье, если он должен летом работать на другого; с другой стороны, помещик не может вести свое хозяйство без летней работы мужика-хозяина. Поэтому между помещиком и соседними крестьянами-хозяевами идет постоянная борьба. Помещик хочет забротать крестьянина, надеть на него хомут, ввести его в оглобли, а мужик не дается, выбивается, старается не попасть в хомут. Все по­мышления помещика, его приказчика, старосты направлены к тому, чтобы сдать мужикам не обработку землю за выгоны, за отрезки, за деньги; все помышления мужика, как бы обойтись без того, чтобы брать у помещика круги и вообще страдные работы. Тут вопрос вовсе не в величине зара­ботной платы, а в том, что мужик, имеющий свое хозяйство, вовсе не хочет работать в чужом хозяйстве. И вот там, где мужик успевает отбиться от работ на господской земле, там, где он летом работает на себя, там крестьяне богатеют, поправляются. Напротив, там, где помещик забротал крестьян, надел на них хомут, там благосостояние крестьян ниже, там бедность, пьянство. Самое первое, самое важное средство, самая крепкая оброть, чтобы ввести крестьян в оглобли, — это отрезки и выгоны.

* Уже в прежних моих статьях я говорил, что крестьяне повсеместно более всего нуждаются в выгонах. Там, где крестьяне в крепостное время владели большим количеством земли, излишек земли, по «Положению», от них отрезан, и эти «отрезки» поступили во владение помещиков; там же, где крестьяне не имели лишней земли, так что владеют тем, чем пользовались до 1861 года, они, при крепостном праве, пользовались еще господскими выгонами и не только у своего помещика, но и у соседнего, так как тогда было просто, и по снятии хлебов скоту было ходить всюду вольно, тем более, что все смежные поля были обыкновенно под одина­ковыми хлебами. В настоящее же время никто даром на свою землю, даже по снятии трав и хлебов, не пускает. Необходимость выгонов — теперь самое важное для крестьян. Если у крестьян есть достаточно своего хлеба, хватает хлеба до «нови», если у них к тому же есть зимний заработок, то ничто, кроме нужды в выгонах, не может их заставить взять на обработку помещичью землю. Никакими деньгами крестьян-хозяев, занимающихся землею, соблазнить нельзя. Покос крестьяне могут снять за деньги или с части и в отдаленности от деревни; дров, лесу тоже могут купить на стороне; земли заарендовать тоже могут; только выгон они должны взять непременно подле деревни, у соседнего помещика. Оттого-то мы и слышим такого рода восхваления имений: «у меня крестьяне не могут не работать, потому что моя земля подходит под самую деревню, курицы мужику вы­пустить некуда», или «у него отличное имение, отрезки тянутся узкой полосой на четырнадцать верст и обхватывают семь деревень; ему за от­резки всю землю обрабатывают». Словом, при оценке имения смотрят не на качество земли, не на угодья, а на то, как расположена земля по от­ношению к соседним деревням, подпирает ли она их, необходима ли она крестьянам, могут или нет они без нее обойтись. Поэтому-то теперь, при существующей системе хозяйства, иное имение и без лугов, и с плохой землей, дает большой доход, потому что оно благоприятно для землевла­дельца расположено относительно деревень, а главное, обладает «отрез­ками», без которых крестьянам нельзя обойтись, которые загораживают их землю от земель других владельцев, так что не может быть и выгодной для крестьян конкуренции между владельцами, желающими каждый за­лучить крестьян на работу к себе.

* Самое выгодное для крестьян — это если отрезки и выгоны они могут заарендовать на деньги или получить в пользование за какие-нибудь зимние работы, резку или возку дров, грузку вагонов и т. п., что бывает в тех случаях, когда имение купит какой-нибудь купец-лесопромышленник, не занимающийся хозяйством. В таком случае крестьяне тотчас поправляются, богатеют, потому что, заплатив за необходимые им выгоны или отрезки зимними работами, потом все лето работают на себя, накашивают много сена, арендуют землю под лен и хлеба. Корм, который они тогда свозят с чужих угодий, поедается их скотом на их же дворах, и получается навоз, который идет на удобрение их крестьянских наделов. Но если помещик сам ведет хозяйство, то ни выгона, ни отрезков за деньги не отдает и требует, чтобы крестьяне за выгоны и отрезки обрабатывали ему землю. Все искусство хозяина-помещика состоит в том, чтобы заставить нуждающихся в отрезках крестьян обрабатывать как можно более земли, все старания крестьян устремлены на то, чтобы работать как можно менее, а еще лучше вовсе не работать кругов и платить за отрезки и выгоны день­гами.

* Таким образом, между помещичьими и крестьянскими хозяйствами идет постоянная борьба, и, где крестьяне одолевают, там благосостояние их увеличивается, и помещичьи хозяйства, часто к выгоде помещиков, вы­тесняются. Да, к выгоде, потому что, вместо того чтобы вести не прино­сящее дохода хозяйство, помещик тогда сдает свои земли в аренду кресть­янам и получает более, чем он получал, когда вел хозяйство, при котором доход поглощался содержанием приказчиков и администрации.

* Но покуда помещик ведет хозяйство, он вынуждает крестьян работать в этом хозяйстве. И мужик, оттесненный выгонами, недостатком земли, в ущерб себе, работает у помещика. И тот и другой теряют: один мало получает за землю, другой мало получает за труд.

* Мужик угнетен, мужик бедствует, мужик не может так подняться, как он поднялся бы, если бы он не должен был попусту работать в глупом, пустом, бездоходном помещичьем хозяйстве и мог бы арендовать или, еще лучше, купить ту землю, которую он бесполезно болтает у помещика. С другой стороны, и помещик от своего хозяйства не имеет дохода — все помещики справедливо жалуются на бездоходность хозяйств, — по­тому что выработанный мужиком доход идет на содержание администра­ции, орды не работающих, презирающих и труд, и мужика, дармоедов, из которых, когда они наживутся, выходят кулаки, теснящие народ. Кому же тут выгода? Никому, кроме будущих кулаков.

* Труда мужицкого тратится пропасть вследствие неразумной эксплуа­тации земли и неправильного приложения, труд этот теряется бесполезно, зарывается в землю, а если что и вырабатывается, то идет не тому, кто работает, и даже не тому, кто считается владельцем земли, а постороннему, не работающему человеку.

* Каждому понятно, что можно затратить много труда, но раз этот труд приложен, то неразумно, если в результате ничего полезного не получается. Бесплодно сожжено известное количество углерода, бесплодно зарыто из­вестное число пудо-футов работы. Вы хотите осушить луг, если вы пра­вильно провели канавы, луг осушен и получается хорошее пастбище, если провели неправильно, то, несмотря на массу потраченного для рытья канав труда, луг не высох и остается все то же бесполезное болото.

* Вот такое-то бесплодное толчение воды идет в большей части поме­щичьих хозяйств. Поистине, нелепое положение вещей. Что же тут уди­вительного, что при всех наших естественных богатствах мы бедствуем. Работает мужик без устали, а все-таки ничего нет.

* Итак, первое, что заставляет крестьян работать в помещичьих хозяй­ствах, — это недостаток выгонов. Но это еще куда ни шло, если мужики зажиточны. Работать за выгон приходится немного. Но одними работами за выгоны помещичьи хозяйства удовлетвориться не могут, при дороговизне администрации, им обыкновенно нужно обрабатывать гораздо более земли, чем сколько крестьяне будут работать за выгоны, следовательно, нужно, чтобы крестьяне сверх того работали и за деньги. Между тем, так как для крестьян работать кружки разоренье, то обработку кружков за деньги крестьяне берут только тогда, когда нуждаются в деньгах для покупки хлеба. Вот это-то и определяет их положение. Если крестьяне берут кружки из-за денег, то это показывает, что положение крестьян очень плохое, что они бедствуют. Этот критерий до такой степени верный, что для меня, например, достаточно час, два поговорить с помещиком и крестьянами, чтобы определить положение крестьян.

* Поэтому-то урожай или неурожай, дешевизна или дороговизна хлеба имеют громадное значение для помещика, ведущего хозяйство трудом крестьян-хозяев. Если у мужика достаточно своего хлеба, то, хотя бы хлеб и был дорог, мужик все-таки не пойдет наниматься на страдные работы к помещику. Следовательно, для помещика важно не только то, чтобы хлеб был дорог — это, конечно, увеличивает доходность, — но важно еще и то, чтобы был неурожай, чтобы у мужика не было хлеба, чтобы мужик еще с зимы должен был запродавать свою летнюю работу. Только тогда можно забротать его, надеть на него хомут, ввести в оглобли. Пока с осени есть у мужика хлеб, он, хотя и нанимается охотно и дешево на зимние работы, — умный расчетливый мужик и дешевой зимней работой не брезгует: «маленький барышок, да почаще в мешок», — но в хомут на летние работы не идет. Нет более хлеба, вышел весь свой, но есть деньги — мужик покупает хлеб, хотя бы и по дорогой цене, но в обо­рот все еще не дается. Вышли деньги, мужик идет занять у кулака хле­ба, денег за огромные проценты, но в оглобли все еще не дается. Нако­нец, как последнее средство — идет брать на обработку кружки в поме­щичьем хозяйстве. Мужик, значит, «повычхался». Ни одно хозяйство, в котором земля обрабатывается крестьянами-хозяевами, не знает впе­ред, будет ли сдана вся земля в обработку. Все зависит от положения крестьян, от урожая, от величины зимних заработков, от цены на хлеб. И тут опять-таки дело не в цене за работу, а в том, возьмут ли ее. Есть у крестьян хлеб, нет нужды — ни за какую цену не возьмут кругов; нет хлеба — возьмут и за дешевую плату, и, чем больше нужда, тем дешевле плата.

* Я говорил, что в нашей местности большинство помещиков ведет хо­зяйства без инвентаря и рабочего скота, сдавая свои земли на полную обработку крестьянам. Но есть хозяйства в которых имеется и инвентарь, и рабочий скот, и работа производится батраками. Однако и такие хозяй­ства одними батраками обойтись не могут и должны на страдное время, в особенности на жнитво, нанять крестьян. Батраками можно только произвести обработку земли, вывезти зимой навоз, убрать часть покосов, но на огульные работы, на жнитво, уборку, возку, вообще в страду, нужна сторонняя сила. Самое важное — жнитво.

* Первыми на жнитво нанимаются безземельные бобылки, бабы, живущие своими маленькими хозяйствами, но без земли. Для бобылок жнитво — самая важная работа, обеспечивающая их зимнее существование. Так как бобылка хлеба не сеет, своего жнитва дома не имеет, то она охотно нанима­ется на эту работу, и для нее важно, чтобы было как можно менее конку­ренции, то есть чтобы меньше было баб, имеющих свой хлеб, свое жнитво и взявших господское жнитво еще с зимы по нужде. Следовательно, и для бобылки важно, чтобы был урожай, чтобы хлеб был дешев, а мужик дорог, чтобы меньше было нужды зимой. Но для помещика одних бобылок мало, нужно, чтобы и дворовые бабы, имеющие свое жнитво, оставив его, шли жать на господские поля. Но раз наступило жнитво, раз поспел хлеб и можно если не спечь хлеб, то напарить ржаной каши, ни одна дворовая баба не бросит свою ниву, свое жнитво и не пойдет ни за какие деньги жать на чужом поле. Чтобы баба оставила хлеб на своей ниве осыпаться и пошла жать на чужом поле, нужно, чтобы эта баба обязалась вперед еще зимою. Раз наступило время жнитва, никого уже, кроме бобылок, нанять нельзя, пока дворовые бабы не пожнут своего хлеба. Поэтому, чтобы не остаться на жнитво с одними бобылками, нужно закабалить баб еще зимою, а это возможно только тогда, когда у мужика нет хлеба. Как ни кинь, все клин.

* Ясно, что помещику нужно, чтобы хлеб был дорог, и не потому только, что он производит хлеб на продажу, а и потому, что хлеб дорог — мужик. дешев, можно мужика ввести в оглобли. Напротив, мужику нужно, чтобы хлеб был дешев, потому что мужик хлеба не продает, а большею частью прикупает. Если даже у мужика и есть избыток хлеба, то он все-таки не продает, а хочет, чтобы у него хлеба хватило за «новь», чтобы можно было прожить своим хлебом и еще год, в случае, если Бог обидит градом. Если мужик по осени продает хлеб по мелочам, то это или пьяница, который продает на выпивку, или бедняк, которому не на что купить соли, дегтю, нечем заплатить попу за молебны в праздник. Настоящий земельный му­жик-хозяин хлеба не продаст, хотя бы у него был избыток, а тем паче не продаст по осени. Зачем продавать хлеб — хлеб те же деньги, говорит мужик, — и если, продав пеньку, лен, семя, коноплю, он может уплатить подати, то хлеба продавать не будет, хотя бы у него была двухгодовалая пропорция. Он будет кормить свиней, скот.

* Потому-то мужик искренно молится Богу об урожае, о том, чтоб хлеб был дешев.

* При существующей ныне системе хозяйства, при существующих отно­шениях каждому производителю хлеба на продажу выгодно, чтобы хлеб был дорог. Никто, конечно, не говорит: «Нынче, слава Богу, неурожай», но разве не радуются, когда за границей неурожай, когда требование на хлеб большое, когда цены на хлеб большие? «У немца нынче недород, немцу хлеб нужен, требование большое, цены подымаются», — ликуют все.

* В третьем году продавали рожь по 6 руб. 50 коп. за четверть, в про­шлом году по 9 рублей, нынче по 14 рублей... Платить-то в банк все одну сумму нужно, будет ли хлеб 6 руб. или 14. Как же тут не радоваться! Естественно, что радуются. Сердобольная помещица, продав ржицу руб­ликов по 14 за четверть, рассказывая о выгодной продаже, конечно, по христианству, вспомнит о бедном мужичке, каково-то ему, бедному, по­купать хлеб по такой цене. Так и дьячиха, смекая, сколько будет «зем­ляного доходу», по христианству жалеет покойника и сердобольно утешает его родных на поминках.

* Вот тут-то вся и разница. Барин желает, чтобы хлеб был дорог, мужик желает, чтобы хлеб был дешев. Мужик, даже богатый, никогда не радуется дороговизне хлеба. Эта потребность массы крестьян в хлебе, эта необхо­димость, чтобы хлеб был дешев, характеризуется тем, что никогда ни один крестьянин не скажет: «Слава Богу, хлеб дорог». Это более чем непри­лично, более чем зазорно, это надругательство, это грех, большой грех, за который Бог покарает.

* — Как можно сказать, слава Богу, хлеб дорог, — говорил мне один мужик, — это большой грех. Вот я вам расскажу случай, которому сам свидетелем был. Везли мы пеньку — вот и Евдоким с нами был, спросите у него, он то же самое скажет, — только приезжаем на постоялый двор поутру. Был праздник, хозяева только что из церкви пришли. Убрали мы это лошадей, сели обедать. Вот хозяин стал хлеб резать, отрезал скибку, да и говорит невесткам — он с двумя невестками на постоялом жил, а сыновья в городе торговали: «Ну, слава Богу, хлеб вздорожал, если такая цена постоит, — а у него хлеба было много скуплено, — продам хлеб, куплю вам, бабы, по шелковому платку». Только сказал он это, а сам вторую скибку режет, зарезал, повернул хлеб, вдруг у него нож соскочил, да прямо в брюхо, пропорол так, что кишки вывалились. Все вскочили, кто на село за попом бросился, кто к нему, положили его навзничь, зашили брюхо, однако ничего не помогло, ехали мы назад — помер. Вот как говорить: «Слава Богу, хлеб дорог», вот Бог и покарал. Нельзя этого говорить. Хлеб всему народу нужен, всему хрестьянству! Как же хресть-янину жить, если хлеб дорог! Оно понятно, дворнику радостно, что его барыши большие, только говорить-то «слава Богу, хлеб дорог» нельзя! Пусть будет по-божьему. Бог цены стоит. Дорог ли, дешев ли хлеб, Бог лучше нас знает, что к чему. Вот оно что.

* — Однако же говорят: «Слава Богу, скот нынче дорог!.. Слава Богу, мясо в цене», — заметил я.

* — Это другое дело. Хрестьянин скот продает. Мясо — другое дело: мясо можно есть или не есть, без мяса жив будешь. Мужик мяса не ест, а хлеб каждому нужен, без хлеба никто жить не может. Таких, что говядину едят, немного, а хлеб едят все хрестьяне. Большой грех желать, чтобы хлеб был дорог.

* А мы-то, интеллигентные люди, радуемся, что хлеб дорог. Посмотрите, что было последние года. Третьего года урожай был у нас хороший, в степи хлеб родился хорошо, хлеба было много, и цена на него была не­высокая, даже весною прошлого года хлеб был еще дешев. Был дешев хлеб, скот был дорог, дорог был мужик, дорог был его летний труд.

*  Урожай — хлеб дешев, говядина дорога, мужик дорог, благоденст­вует.

* Мужик ликовал, не нужно мужику закабаляться на летние работы, можно лето работать на себя.

[««]   А.Н. Энгельгардт "12 писем из деревни"   [»»]

www.kara-murza.ru