* Конечно, нет хлеба — следует есть баранину и благодарить ученых агрономов «Земледельческой Газеты» за хороший совет. Оно и тем еще хорошо, что съедят скот, съедят баранов, мякины к весне больше останется, будет из чего пушной хлебишко печь.
* Великое дело наука, ученье. Агрономы «Земледельческой Газеты» вычислили даже, на основании научных данных, что картофельный хлеб лучше, питательнее ржаного. Мужик считает несчастьем то худолетье, когда нужно прибегать к картофельному хлебу, а ученые агрономы говорят, что такой хлеб даже лучше, «что им не побрезгают даже за богатым столом». Один агроном даже сам ест картофельный хлеб и детей своих им кормит («Земледельческая Газета», 1880 г., стр. 752, статья Малышева). С чем и поздравляем! Советуем попробовать хлеб с конопляной жмакой, льняной мякиной, гнилым деревом (возьмут гнилую колоду, высушат, растолкут и прибавляют в муку), может, тоже вкусен покажется. А как бы поднялся наш кредитный рубль, если бы народ ел гнилое дерево, а рожь можно было бы всю отправлять за границу на продажу!
* Нет, у нас в «Счастливом Уголке» крестьяне не дошли до такого несчастья, чтобы есть картофельный хлеб — пусть его ученые агрономы «Земледельческой Газеты» кушают! Едят у нас и в нынешнем бедственном году кислый ржаной хлеб, едят, разумеется, картошку с конопляным маслом, едят и баранину, но последнее не для замены хлеба, а как роскошное блюдо в праздник.
* Не имея нужды в деньгах для покупки хлеба, удовлетворяя свои потребности в деньгах — подати, попу, вино, деготь, соль — продажею пеньки, льна, лишней скотины, крестьяне «Счастливого Уголка» не нуждаются в продаже летнего труда, как это было прежде, десять лет тому назад. Раз же крестьяне не нуждаются в деньгах, чтобы запродавать свою летнюю работу, и работают летом на себя, снимают за деньги или исполу покосы, арендуют землю под лен и хлеб, они быстро заправляются, богатеют, потому что не только получают деньги за проданные продукты — лен, скот, семя, — но, имея много корму, держат более скота, получают более навоза, которым и удобряют свои наделы.
* Конечно, и теперь, как десять лет тому назад, в «Счастливом Уголке» есть крестьяне, которые бедствуют, не имеют хлеба, с ранней зимы запродают свой летний труд, но такие считаются единицами, тогда как прежде большинство было в таком положении. Десять лет тому назад и в «Счастливом Уголке», несмотря на то, что было еще много помещиков, ведущих хозяйство, — лучше сказать именно потому, что было много помещиков, — несмотря на то, что всюду требовалась летняя крестьянская работа, крестьяне работали круги за 25 рублей. То есть за 25 рублей крестьянин обрабатывал у помещика круг, или три хозяйственных (3200 кв. саж.) десятины — паровую, яровую, ржаную — и производил на них все работы, включая и молотьбу. Значит, посеет и всыплет хлеб в закорм за 25 рублей от круга. За 28 рублей работали круги из четырех десятин — паровая, яровая, ржаная и десятина покоса. Работа была дешевле пареной репы. Получая 25 рублей за круг, крестьянин получает за день работы, на своих харчах, с своими орудиями, не больше 15 копеек. Что же как не крайняя нужда в деньгах для покупки хлеба и уплаты податей может побудить продать свою летнюю работу за такую ничтожную плату! Та же причина, по какой теперь продается за бесценок скотина, влияет и на дешевизну труда: деньги нужны, чтобы не умереть с голоду, а потому, за что ни продать, лишь бы продать, получить деньги и купить хлеба. Прежде работать круги крестьяне брались не из-за того только, чтобы иметь выгон для скота, — это еще другое дело, на это идут и богатые мужики, — но именно из-за денег, чтобы получить зимою вперед денег. Тогда землю на обработку можно было сдать не только огульно, известное число кругов, соседней деревне, но и отдельно по кружкам крестьянам дальних деревень. Не имея зимою денег на хлеб, крестьянин метался из угла в угол, брал кружок у одного помещика, брал у другого, потом целое лето разрывался на работе то туда, то сюда, не имея возможности вовремя обработать свою ниву. Я, между прочим, рассказал об этом давно, в одном из своих писем.
* За последние десять лет, мало-помалу, все это изменилось в «Счастливом Уголке». С каждым годом сдать крути становилось все труднее и труднее, и теперь здесь уже нет крестьян, которые брали бы круги из-за денег. Если некоторые деревни работают у помещиков круги, то только для того, чтобы иметь выгон, если этот выгон они не могут нанять за деньги.
* Цены за круги в последние годы повысились: круги берут без молотьбы и покоса, а главное, берут неохотно. Каждая деревня старается взять как можно менее кругов — лишь бы только выгон получить, каждый хозяин тоже старается, чтобы на его долю пришлось как можно менее.
* Прежде, когда крестьяне брали круги из-за денег, богачи работали менее, а главную массу работали бедняки, которым нужны деньги. Теперь же, когда крестьяне берут круги только из-за выгонов и никто уже не льстится на плату, не нужен был бы выгон, ни за двойную плату, ни за какую бы не работали, стали делить работу по количеству лошадей и скота, так что богачу, который имеет много животин, наваливают и больше работы.
* То же самое, что относительно кругов, сделалось правилом и относительно всяких страдных работ. На всякие зимние работы, на многие весенние и осенние крестьяне идут охотно, но на летние страдные — нет. Несколько лет тому назад уже с Рождества являлось много охотников брать покос по-десятинно с платою четыре рубля за уборку хозяйственной десятины луга или клевера, точно так же брали жнитво ржи, овса, выборку льна и пр., только бы деньги вперед зимой получить. Но в настоящее время уже редко-редко кто из крестьян «Счастливого Уголка» возьмет убрать десятину луга или скосить десятину клевера за деньги, между тем как убирать из части все луга разбирают нарасхват.
* То же и относительно батраков, поденщиц. Бывало около «Алдакей» (1 марта — Евдокии), когда начинают выбивать подати, ежедневно только и слышишь:
* — Мужик из Д. пришел.
* — Что тебе?
* — Хлебца нетути, укусить нечего, нет ли работки какой?
* — Нет, работы нет.
* А теперь, в кои веки придет какой-нибудь унылый, лядащий Филимон, попросит денег под уборку десятины покоса. Между тем прежде во всех окрестных помещичьих хозяйствах велось хозяйство, всюду нужно было много рабочих рук, нужны были поденщики, жнеи, косцы, работы было пропасть, и всю эту работу выполняли окрестные крестьяне и получали деньги. И, несмотря на массу даваемой помещичьими хозяйствами работы, крестьяне были бедны, вечно нуждались, хотя хлеб был дешев (8 рублей за четверть тогда была дорогая цена, а теперь 14 рублей), недоимок было пропасть. Не споры, должно быть, помещичьи денежки.
* Теперь же многие помещичьи хозяйства вовсе прикрыты, следовательно, работ не требуется, да и не нужны они никому, никто из крестьян этих работ не ищет, никто в них не нуждается. А между тем крестьяне разбогатели. Где прежде было в деревне 20 лошадей, там теперь 50, где было 40 коров — теперь 60. Кому не хватит своего хлеба, тот, не затрудняясь, прикупает по 14 рублей за четверть и подати уплачивает исправно.
* Прежде работали в помещичьих хозяйствах и бедствовали, вечно искали работы, денег, хлеба. Теперь работают в своих хозяйствах, снимают у помещиков земли и богатеют. Правду говорит мужицкая поговорка: «Бог труды любит», «Бог больше подаст, чем богач».
* Прежде, несмотря на то, что во всех имениях велось хозяйство и, следовательно, требовалась работа, не было отбоя от желающих продать свой летний труд и в то же время множество молодежи шло в Москву на заработки. Молодые ребята из многих дворов жили тогда в Москве на заработках из года в год, и зиму и лето, присылали из Москвы порядочно денег, а дворы все-таки были пусты — ни скота, ни коней. Остающиеся дома хозяева были вечно в долгах, пьянствовали. Теперь никто в Москву надолго не ходит. «Зачем в Москву ходить, — говорят мужики, — у нас и тут теперь Москва, работай только, не ленись! Еще больше, чем в Москве, заработаешь».
* Теперь, если кто из молодежи идет в Москву, то разве только на зиму, свет увидеть, людей посмотреть, пообтесаться, приодеться, на своей воле пожить. Ходившие прежде в Москву, вернувшись домой, засели за хозяйство, вплотную взялись за землю, старики отошли на второй план, перестали пьянствовать — молодежь не дозволяет, — сделались полезными членами дворов. «Есть старик во дворе — убил бы, нет старика — купил бы». Перестали ходить в Москву на заработки, занялись землей, и дворы стали богатеть.
* Заметно уменьшилось пьянство в «Счастливом Уголке», несмотря на то, что вследствие уменьшения кабаков от возвышения цен на патенты, сильно распространена тайная продажа водки, которая есть во всех деревнях. Конечно, и теперь крестьяне гуляют на свадьбах, в общественные праздники, гуляют здорово, пьют много, больше, может быть, чем прежде, но отошли праздники — кончилась гульня, и пьянства нет. Нет пьянства. Куда девалась страсть к пьянству! Пьяницы сделались степенными мужиками, многие вовсе даже перестали пить. Встретить не в свадебный или не в общественно-праздничный день пьяного мужика не то что в будни, но даже в воскресенье — необыкновенная редкость. Гораздо чаще можно встретить пьяного попа, дьячка или урядника, чем пьяного мужика.
* Вместе с уменьшением пьянства сильно развилась между крестьянами страсть к охоте. Чуть не все молодые люди — охотники, чуть не все имеют ружья, кое-где можно увидать и гончую собаку. В воскресенье, в праздник молодежь отправляется на охоту за рябчиками, тетеревами, зайцами.
* Заметно также увеличивается стремление к образованию, к грамотности. Когда была мода на разведение грамотности, вскоре после «Положения», и у нас была при волости школа, то в эту школу приходилось собирать ребят насильно, отцы не хотели отдавать детей в школу, считали отбывание школы повинностью. Неохотно отдавали отцы детей в школу, неохотно шли и дети, да и до школы ли было, когда ребята зимой ходили в «кусочки»? Потом волостная школа, не знаю почему — мода, должно быть, прошла, — была закрыта. Позднее была открыта школа при селе, но и то для поповского сына, чтобы ему в солдаты не итти, говорили мужики, учеников же в школе было мало. В последние же годы стремление к грамотности стало сильно развиваться. Не только отцы хотят, чтобы их дети учились, но и сами дети хотят учиться. Ребята зимою сами просят, чтобы их поучили грамоте, да не только ребята, а и взрослые молодцы: день работают, а вечером учатся грамоте. Даже школы свои у крестьян по деревням появились. Подговорят хозяева какого-нибудь грамотея-учителя, наймут у бобылки изобку — вот и школа. Ученье начинается с декабря и продолжается до Святой. Учитель из отставных солдат, заштатных дьячков, бывших дворовых и тому подобных грамотеев, получает за каждого ученика по рублю в зиму и содержание. Относительно содержания учителя родители учеников соблюдают очередь. Во дворе, в котором находится один ученик, учитель живет, например, три дня, там же, где два ученика, — шесть дней и т. д., подобно тому, как деревенский пастух. Изба для школы нанимается родителями сообща, дрова для отопления доставляются по очереди, учебные книги, бумага, грифельные доски покупаются родителями.
* Эти мужицкие школы служат примером того, что если является в чем потребность, то народ сумеет устроить то, что ему нужно. Потребовалась грамотность, и вот мужики устроили свои школы, завели своих учителей подобно тому, как имеют своих коновалов, своих повитух, своих лекарей, своих швецов, шерстобитов, волночесов, трещеточников, живописцев, певцов и т. п.
* Плохи, конечно, эти школы, плохи учителя, не скоро в них выучиваются дети даже плохой грамоте, но важно то, что это свои, мужицкие школы. Главное дело, что эта школа близко, что она у себя в деревне, что она своя, что учитель свой человек, не белоручка, не барин, не прихотник, ест то же, что и мужик, спит, как и мужик. Важно, что учитель учит тут в деревне, подобно тому, как для баб важно, что есть в деревне своя повитуха. Положим, в земской школе учат лучше, но где она эта земская школа? — За десять верст где-нибудь! Положим, что земская акушерка лучше простой повитухи, но где она, эта земская акушерка? — А тут бабе приспело время родить. Все дело интеллигентных людей состоит в том, чтобы способствовать развитию этих мужицких учреждений, поддерживать, наставлять этих мужицких учителей, повитух, дедов. Необходима хорошая школа с хорошим учителем, но этот учитель должен знать все мужицкие школы своего участка, помогать им, направлять учителей. Необходима хорошая акушерка, но ее главное дело должно состоять в том, чтобы она знала всех повитух своего участка, направляла их, учила и сама являлась для помощи в экстренных случаях. Таково же должно быть отношение ученого врача ко всем фельдшерам, лекарям, знахарям, дедам, костоправам своего участка. Трудно это, конечно, но гуманный, истинно образованный, дельный, знающий человек не может не иметь здесь успеха. Вот это было бы настоящее дело, и за него мужик сказал бы спасибо.
* А между тем эти мужицкие школы составляют предмет опасения. Как только проведает начальство, что в деревне завелась школа, так ее разгоняют, гонят учителя, запрещают учить. Конечно, пока-то еще начальство узнает о школе, пока еще волостной соберется вызвать учителя и заказать ему, чтоб он не держал школы, учитель все учит да учит, а там, смотришь, Святая близко, все равно ученье кончается. На следующую зиму опять «ученье грамоте» заводится, тот же или другой учитель учит, иную зиму так и сойдет, начальство не узнает, а запретит, так опять кое-как до Святой дотянется, а там осенью опять заводится школа, и так без конца. Запрещения начальства школы окончательно не уничтожают — так или иначе ребята грамоте учатся, — но, само собою, они служат помехой мужицкой школе. Если бы не запрещали эту свободную мужицкую школу, если бы не запрещали учить кому вздумается, то это принесло бы большую пользу народному образованию.
* Мне как-то случилось разговаривать об этих мужицких школах с одним умным мужиком — это был швец, который у меня в доме шил на меня и детей полушубки. Мужик спрашивал, почему разгоняют школы и запрещают каждому желающему учить ребят грамоте. Я объяснил, что это потому, вероятно, что если будет дозволено учить кому угодно, то может попасться такой учитель, который будет научать ребят чему-нибудь дурному.
* — Чему же дурному может он научить?