* Несколько лет тому назад я писал вам в моем первом письме из деревни:
* «Вы хотите, чтобы я писал о нашем деревенском житье-бытье. Исполняю, но предупреждаю, что решительно ни о чем другом ни думать, ни говорить, ни писать не могу, как о хозяйстве. Все мои интересы, все интересы лиц, с которыми я ежедневно встречаюсь, сосредоточены на дровах, хлебе, скоте, навозе... Нам ни до чего другого дела нет».
* Семь лет тому назад оно так и было, сидели мы, зарывшись в навозе, исполняли, что требуется, и ни до чего другого нам дела не было. Но вот и в наше захолустье стали врываться струи иного воздуха и полегоньку нас пошевеливать...
* Коробочник Михаила, который прежде носил платки с изображениями петухов, голубков и разных неведомых зверей и цветов, вдруг предлагает платки с изображениями «предводителей и героев сербского восстания в Боснии и Герцеговине, бьющихся за веру Христа и освобождение отечества от варваров». Ну, как не купить! За 20 копеек вы получаете платок, на котором отпечатана приведенная надпись и 12 портретов с подписями же — тут и «генерал М. Г. Черняев», и «Лазарь Сочица», и «князь Милан сербский»...
* На приезжей из Петербурга барыне — трехцветный сине-красно-белый галстук... 2 Помощник начальника железнодорожной станции поступил в добровольцы и уехал в Сербию биться за веру Христа... 3 Так называемый «Венгерец», торгующий вразнос мелким товаром, предлагает трехцветные — сине-красно-белые славянско-русские карандаши...
* Как-то случилось заехать в соседний кабачок, вхожу и слышу: «Черняев — это герой! Понимаете вы? Так ведь, ваше в—дие, я говорю?» — обращается ко мне Фомин, бессрочно-отпускной уланский вахмистр, окруженный толпою крестьян, которым он объяснял сербские дела.
* Сегодня в ночь забрали бессрочно-отпускных, в том числе и моего гуменщика Федосеича. Только что гуменщик спустил последнее «теп-лушко», прискакали с приказом из волости. Староста разбудил и меня, дело экстренное, приказ с «перышком». Бородка гусиного перышка прилеплена к сургучной печати, значит, гони, чтоб живо!.. Нужно ночью сделать расчет, уплатить Федосеичу заработанное жалование, поднести на дорогу водочки, поставить нового гуменщика. Прощаются, плачут, подводчик торопит, чтобы поспеть к свету в город: «Беспременно приказано к свету быть». Федосеич тоже торопится, нужно еще заехать в деревню, рубаху переменить, сапоги и мундир захватить, с женой и детьми попрощаться.
* — Ну, прощай, Федосеич.
* — Счастливо оставаться, ваше в—дие. 4
* — Выпей еще стаканчик, да и ты, подводчик, выпей.
* — Благодарим покорно, ваше в—дие.
* — Прощайте, Иван Павлыч, прощайте, Андрияныч, прощайте, Прохоровна, счастливо оставаться, ваше в—дие. Насчет мальчишки, в—дие, что просил, возьмите в пастушки на лето.
* — Хорошо, хорошо. Прощай, Федосеич.
* — Счастливо оставаться, ваше в—дие. Опять будят ночью. Приказ из волости — лошадей требуют завтра в волость, всех лошадей, чтоб беспременно к свету быть... Федосеич вернулся из города, веселый, сияющий.
* — Ну, что?
* — Не взяли ваше в—дие.
* — Что ж? опять овин топить будешь?
* — Опять буду топить, ваше в—дие, — радуется Федосеич. ^ — Ну, ступай, кури. Акеню опять на скотный двор поставить, а Фоку отпустить.
* — Слушаю, ваше в—дие. Благодарим покорно, что принимаете.
* — Отчего хорошего человека не принять?
* — В других местах не принимают. Возись, говорят, с вами, бессрочным по ночам. Сегодня стоишь, а завтра тебя спросят. Беспокойство одно. Так и не принимают.
* — А многих отпустили?
* — Многих. Самую малость взяли.
* — А спрашивали всех?
* — Всех, всех в городе собрали.
* Холсты выбирают на раненых... Бабы было заартачились, не хотели давать, но мужики заставили...
* Сельский староста пришел. Выхожу. Вынимает что-то из-за пазухи, развертывает тряпицу — книжка с красным крестом. 5
* — Нет, брат, своя есть!
* Я иду в кабинет и торжественно выношу такую же книжку с красным крестом.
* — Много ли собрал?
* — Самую малость! Какие теперь весною у мужика деньги, хлеба у иного нет.
* — И у меня собрано мало, господа тоже мало дают.
* — Собирателей много.
* Опять лошадей требуют.
* Покос. День жаркий. Валят клевер. Косцы присели отдохнуть и трубочки покурить. На дороге показалась пыль, скачет кто-то... Иван-староста на жеребчике.
* — За мной, должно быть, — говорит Митрофан. Митрофан — бессрочно-отпускной унтер-офицер из местной уездной команды.
* — За тобой! Мещанки разве в городе взбунтовались? — смеется кто-то из косцов. — Зачем тебя возьмут! Ты и службы-то никакой не знаешь, арестантов только водил.
* — Митрофана требуют, — объявляет Иван, соскакивает с лошади. Идем домой, нужно сделать расчет. У Митрофана —- жена, двое детей — один грудной, слепая старуха, мать жены. У него есть в деревне своя избушка, своя холупинка, как говорит «старуха», корова, маленький огородец. Митрофан кормит семейство своим заработком, нанимаясь зимою резать дрова, а летом в батраки. По расчету Митрофана приходится получить всего 1 рубль 40 копеек, потому что он все жалование забирал мукой и крупой для прокормления семейства. Если Митрофана возьмут, то семейство его останется без всяких средств к существованию и должно будет кормиться в миру, если не выйдет пособия.
* Колокольчик. Телега парой несется во весь дух. Остановились у застольной. Из телеги выскакивает Фролченок, бессрочно-отпускной молодой унтер-офицер, стрелок, со множеством разных нашивок на погонах.
* — Попрощаться с вами заехал, А. Н. Фролченок в покос иногда поденно работал у нас.
* — Нужно ж водочки выпить на дорогу.
[««] А.Н. Энгельгардт "12 писем из деревни" [»»]